Лэрд Бэррон - Хоботок
Джордж повернул после указателя с выцветшей белой стрелкой. Однорядная дорога с хорошим покрытием с милю петляла по влажному лесу и упиралась в парковку, где стояли те автобусы из колледжа и еще несколько машин. За воротами и оградой виднелась нечеткая линия опушки. Через каждые несколько шагов были развешаны щиты, воспрещавшие вход с собаками, алкоголем и огнестрельным оружием.
— Уверены, что хотите остаться?
— Да, не волнуйтесь.
Зашелестела одежда — словно Джордж сбрасывал хитиновую оболочку.
— Место отмечено крестиком.
Я не смотрел на него. Моя рука лежала на дверной ручке; было страшно, что дверца не откроется. Время замедлилось, завязло в патоке.
— А я знаю один секрет, Джордж.
— Что за секрет? — произнес Джордж. Голос прозвучал слишком близко, как будто он вплотную придвинулся ко мне.
Волосы у меня на загривке встали дыбом. Я сглотнул и прикрыл глаза.
— Однажды я увидел картинку в учебнике биологии. Там было такое насекомое, похожее на кусочек коры. И оно слегка так касалось носиком другого жучка. Таких энтомологи называют хищнецами. И вот оно высасывало этого жучка. А знаете, как? Проткнуло его этой острой штуковиной вроде клюва, как ее там…
— Вы имеете в виду хоботок.
— Точно. Хоботок. Потом хищнец впрыснул пищеварительный агент, что-то наподобие соляной кислоты, и высосал у жука внутренности.
— Как мило, — сказал Джордж.
— Ни борьбы, ни суеты — просто пара букашек, сидящих на ветке. Ну и вот, смотрю я на эту картинку и думаю: а ведь почему жучок попался? Да купился попросту на этот старый трюк с корой. И тут я вспомнил, что так охотятся многие хищные насекомые. Маскируются, подкрадываются к зазевавшимся жертвам и делают свое дело.
— Так уж повелось во вселенной, а?
— И я задумался: а что если эта теория применима не только к насекомым?
— И до чего же вы додумались?
— Подозреваю, что она годится для всего на свете.
Со стороны Джорджа — ничего. Даже дыхания.
— До свидания, Джордж. Спасибо, что подвезли.
Я посильней навалился на дверцу, соскочил на землю и зашагал прочь, не смея оборачиваться. Мои колени дрожали. Уже миновав ворота, на изгибе дорожки, я наконец переселил себя и взглянул на парковку. Грузовика как не бывало.
Я пошел дальше, с трудом удерживаясь на ногах.
Деревья поредели, и впереди открылось то самое бугристое поле из телевизора. Неподалеку стояла бетонная постройка в форме приплющенного гриба — справочный киоск, он же наблюдательный пункт. На стенах висели статьи и диаграммы, убранные под оргстекло. Вокруг киоска роились азиатские студенты — смеялись над сморщившимися бумажками, щелкали фотоаппаратами и с энтузиазмом трещали языками. Взлохмаченный мужчина в свитере из конопляной пряжи — преподаватель, судя по всему — читал лекцию двум женщинам с обветренными лицами, явно не чуждым марафонскому бегу. Дамы слушали с неподдельным интересом.
Я поднялся по лестнице на наблюдательную площадку и оглядел окрестности. Как и предупреждал Джордж, вид не слишком впечатлял. Повсюду торчали холмики не больше пяти-шести футов в высоту, обильно поросшие ежевикой. Все вместе походило на скопление росы, окаймленное смешанным лесом; там, где оно сужалось, виднелся потрепанный временем трейлерный городок. С такого расстояния он казался игрушечным. Асфальтированная дорожка, извиваясь, растворялась в неизвестности.
Над трейлерным парком зажужжал радиоуправляемый самолетик. Мотор стучал навязчивым метрономом. Сколько я ни щурился, так и не сумел рассмотреть, кто им управляет, — солнце било в глаза. Череп пронзила боль. Прижав чемоданчик к груди, я осел на пол, приник щекой к сырому бетону и задремал. По площадке шаркали подошвы. Временами где-то рядом проплывали голоса. Ни мной, ни моей тоскливой позой никто не интересовался. Я этого и не ожидал. Кому бы хватило наглости тревожить фауну на заповедной территории?
В вязких грезах мне виделось все то же поле, только все было в призрачном негативе — и вспученная поверхность, и скрытная растительность, и еще слышался шепот: Вашингтон, Южная Америка, Норвегия. Пусть ученые спорят о геологических основах этих бугров хоть до Страшного суда. Я-то знал, что в этом месте и всем ему подобных не больше естественного, чем в монолитах, высеченных первобытными руками из камня и раскиданных по безлюдным уголкам земли, словно доминошные костяшки. Что они представляли из себя? Гнездовища, места кормежки, святилища? Или нечто совершенно чуждое, совершенно непостижимое — под стать болезненному очарованию, которое притягивало меня все ближе, пожирая волю и мысли о бегстве?
Из уныния меня вырвал звонок Харта. Он был пьян.
— Ты чего ушел-то, Рэй-бо? Мы тут тебя обыскались. Настроение у Круса не сахар.
Сигнал был слабый — трансляция с темной стороны Плутона. Садился аккумулятор.
— Вы где?
Я потер опухшие глаза и встал.
— На Курганах, чтоб тебя. А ты где?
В отдалении блеснуло что-то металлическое. «Шеви» катил по дороге к трейлерному парку. Я улыбнулся: Крус и не думал меня искать, просто кружил без всякого толку и бесился, что подъехал к заповеднику не стой стороны. Тут машина сбавила ход и встала посреди дороги.
— Я здесь.
Телефон защелкал, как счетчик Гейгера над залежью радиоактивной руды. Сквозь помехи прорывалась скрипичная музыка.
Машина дернулась — водитель ударил по газам — и съехала в кювет. Потом она стала набирать скорость, подпрыгивая на кочках, и по ломаной дуге пошла в моем направлении. На миг дохну́ло ужасом: они заметили меня на башенке и теперь едут за мной, чтобы в наказание учинить какой-нибудь беспредел. Но нет, на таком расстоянии я был всего лишь точкой — если вообще был виден. Вскоре «шеви» нырнул за склон и больше уже не показывался.
— Харт, ты здесь?
Щелканье участилось и тут же оборвалось, сменившись монотонным, бездонным шумом помех. Будто из-под толщи воды, в трубку стали просачиваться пронзительные, щебечущие звуки. Гудение пчел. Хор мальчиков-кастратов из граммофона. Хихиканье. Кто-то — возможно, Крус — шептал молитву на латыни. Когда мобильник недовольно пикнул и отключился, я был только рад. Я выбросил его через ограждение.
Молодежь из колледжа исчезла. Преподаватель и его поклонницы — тоже. Я последовал бы за ними, если б не заметил грузовик Джорджа, едва видневшийся из-за деревьев. Других машин на парковке не было. Сидел ли кто-нибудь за рулем, я не рассмотрел.
Тучное солнце низко висело на небе, наливаясь закатным багрянцем. Налетел ветер, теперь уже прохладный, — взъерошил мне волосы, высушил испарину и оставил по себе легкий озноб. Я слушал, не взревет ли «шеви», по оси завязший в жидкой грязи, наскочивший днищем на кочку; а может, они уже бросили машину. И я ждал, когда из зарослей ежевики и чуть колыхавшегося ракитника, который и здесь все захватил, донесутся голоса моих спутников.
