Дана Кэмерон - Ночь перемены
Она подошла к ним быстрым шагом.
— Как вы, ребята? Сейчас вас чуть подлечим и повезем по домам, о’кей? А мой пес Зубастик вам покажет, что он умеет. Он очень большой, но очень, очень дружелюбный. Зубастик, ко мне!
Я понял, что от меня требуется. Надо прикинуться глупым и милым, чтобы внимание детей было приковано ко мне, и тогда они меньше испугаются, если заметят Клодию за ее пиявочным лечением. Я в этой жизни сражаюсь со злом, а не репетирую салонные фокусы, но всякий раз, когда я переворачивался, дети смеялись, так что все получалось. И каждый раз, когда Клодия развязывала очередного ребенка, чиркнув по клейкой ленте острыми скальпелями ногтей, я уже был его лучшим другом, и детеныш так меня усердно гладил, что забывал бояться. Клодия работала, делая вид, что осматривает их раненые руки. Кусала их в запястья, унимала боль, усмиряла ужас, высасывала наркотики, которые залил им Смит, стирала воспоминание. Я чувствовал, как реагирует ее тело на принимаемую кровь и эмоции, как подергиваются мышцы, и почти все человеческие черты уходили с ее лица, когда она лечила малышей.
Она едва успела закончить с последним, как на нее налетел он. Я едва успел уловить новый запах — снег в смеси с прокисшим молоком и гнилыми рыбьими головами, как Смит обрушился прямо на нее. Она покатилась в сторону, как можно дальше от нас.
Несмотря на всю работу Клодии, дети захныкали. Я схватил последнюю девчонку за капюшон и осторожно подтащил ее ко всей группе. Потом встал между ними и дракой, подталкивая их себе за спину и мысленно благодаря Диснея, что они не боятся больших диких зверей.
Вся сила воли мне понадобилась, чтобы не прыгнуть в схватку и не разодрать Смита на части, но я должен был обеспечить безопасность детей. К тому же мало что может остановить мою сестру, когда она разозлится и переменится. При ее твидовых юбках и книжности она воин не в меньшей степени, чем я.
Смит драку устроил отличную и умел, гад, пускать в дело нож: Клодии придется неделю пролежать на крыше, выздоравливая. Я был рад темноте и тому, что у детей глаза не такие острые, как у меня: они не видели, сколько крови пускала Клодия.
Она брала верх. Может быть, Смит и не Фэнгборн — просто какая-то жуткая человеческая аномалия…
Чувствовалось, как затраченная ею энергия заполняет комнату, как шипит и искрится воздух, будто каждый Фэнгборн Новой Англии проходил перемену рядом со мной.
Клодия вскрикнула.
Смит переменился. Нечестивое превращение, нечто невиданное в известном мне мире: зло, принявшее облик вервольфа.
Будь у меня время на рациональную человеческую мысль, я бы замешкался в недоумении, потому что этого не могло происходить, но порыв к нападению был так силен, что я чуть не выскочил из шкуры, прыгая вверх и бросаясь на Смита.
Клодия откатилась с дороги, когда я вылетел из комнаты, сцепившись с другим волком. Нас вынесло в коридор юзом — на гладком цементном полу зацепиться было не за что. Скребя когтями, я вскочил, но он был на секунду быстрее и сбил меня снова, щелкнул зубами, метя в глаза. Я полоснул его за брюхо и успел отдернуть голову, почуяв на ушах его жаркое дыхание и капли слюны. Резко метнувшись, я попытался схватить его за морду: я был крупнее, и он едва не успел убраться до того, как я сомкнул челюсти. Мои зубы сомкнулись на самом кончике его носа и мягкой шкуре под нижней челюстью. Они проткнули кожу, и я сжал их, не выпуская. Он попытался оттолкнуть меня передними лапами, но больший эффект дали задние, которыми он драл мне брюхо.
Я чуял запах собственной крови, но держал изо всех сил. Он не мог вырваться из моей хватки, не разодрав себя, а я не мог его отпустить.
Открылась дверь, ворвался холодный воздух. Кто-то вскрикнул — я узнал голос Вимса.
Он снова крикнул — я учуял запах его страха.
Вимс вытащил пистолет — он собирался стрелять.
Нет, чтобы он в меня стрелял, я допустить не мог. Я выпустил Смита, и он покатился к дверям, к Вимсу.
У меня в голове промелькнуло несколько мыслей. Если Смит нападет на Вимса, я его схвачу прежде, чем он успеет сильно порвать копа. Если он снесет Вимса с дороги, или сам получит пулю, а то и шесть, тем лучше для меня.
А, черт. Он пулей метнулся мимо Вимса — не мог себе позволить, чтобы его поймали в облике волка — как не мог и я. По сравнению с десятилетиями лабораторных исследований пожизненный срок в самой жуткой тюрьме Массачусетса смотрится неделькой на курорте.
Пропитанный потом полиэстер, страх, вареный кофе и ростбиф: Вимс обедал в «Биг Фреддиз». Если я двинул его по лицу грязной собачьей лапой, когда гнался за Смитом, то это могла быть только случайность.
Когда я уносился по улице прочь от школы, Смита нигде не было, но это было не важно: он оставлял такой кровавый след, что по нему мог бы пройти волчонок — бойскаут самой младшей ступени. А запах так точно выдавал его положение, как мог бы направленный прожектор.
Перерезав заснеженный двор, я перемахнул через сетку изгороди. Рождественские огни окрашивали снег, отвлекали налетавшие запахи жареного мяса и морепродуктов из кухонь. Еще рывок — и я оказался в центре исторического прибрежного района, где дома восемнадцатого века украшали свечи и гирлянды.
Рваная рана на брюхе была серьезной: я даже сквозь мех ощущал движения холодного воздуха на зарастающей мышце. Каждое движение левой задней ноги вызывало острую боль. Между пальцами набивалась ледяная снежная каша с песком и солью, снижая скорость и вызывая хромоту. Мех слипся от крови, моей и Смита, и еще ныла челюсть.
Но и кровавый след становился гуще: Смит бежал медленнее. Невзирая на раны, я прибавил ходу, рвясь закончить дело.
Но где-то в глубине души была еще надежда, что Смит не остановится. Если он остановится, я его убью, и работа закончится — придет время осмыслить, что случилось. И я не был уверен, что мой хрупкий человеческий мозг с этим справится.
Я вспрыгнул на какое-то заднее крыльцо, перелетел через веранду на тротуар Дерби-стрит. Поехал юзом по заледенелым кирпичам перехода, едва ушел от столкновения с большим внедорожником, тявкнул, когда он вильнул мимо, обдав меня горячим воздухом.
Передо мной открылась набережная. Тяжелые тучи на миг разошлись, и полная луна осветила кровавую дорожку, ведущую прямо к верфям Дерби, уходящим в гавань на четверть мили.
Если только Смит не собирается плыть в ледяной воде на мигающие огоньки Марблхеда, то деваться ему некуда, кроме как ко мне. Я осклабился, как может осклабиться только волк, опьяненный своей силой.
На улице никого не было, и я был рад. Обычно здесь место для вечерних прогулок, и метки собак помельче меня выделяются на стенках сугробов. Я бежал по широкой гравийной дорожке, переводя дыхание, готовясь к последней битве.
