Клайв Баркер - Книга демона, или Исчезновение мистера Б.
Угрозы и ругань отца, неразборчивые от ярости, постепенно перешли в бессвязный ненавидящий хрип. Это подгоняло меня, не сомневайтесь. Временами я посматривал на лицо папаши, плотно прижатое к путам сети. Поросячьи глазки глядели на меня.
В этих глазах была смерть. Моя смерть — стоит ли уточнять — была многократно отрепетирована в его крохотном мозгу размером с яйцо. Он заметил, что привлек мое внимание, и перестал нагромождать оскорбления, как будто я не слышал всех его мерзостей. Папаша попытался тронуть меня нелепицей.
— Я люблю тебя, сынок.
Это было смешно. Никогда и ничто так не забавляло меня за всю мою жизнь. Дальше пошли новые бесценные образчики идиотизма.
— Мы, конечно, разные. Ну, ты мелкий шкет, а я…
— А ты нет? — предположил я.
Он ухмыльнулся. Мы явно понимали друг друга.
— Точно. А когда ты вот такой, как я, а сын у тебя — вот такой, как ты, разве не естественно лупить его день и ночь?
Я решил запутать его, сыграв в адвоката демона.
— Ты уверен? — спросил я его.
Его улыбка немного поблекла, паника мелькнула в крошечных блестящих глазках.
— Почему бы нет? — спросил он.
— Не спрашивай меня. Сейчас не я рассказываю о том, о чем думаю.
— А! — перебил он меня, чтобы высказать мысль, пока та не канула в небытие, — вот оно что! Это ведь неправильно?
— Неправильно что? — спросил я, перепиливая веревку, пока дружеская пикировка продолжалась.
— Вот это, — ответил папаша Г. — Это неправильно. Сын не должен убивать собственного отца.
— Почему же, если отец пытался убить его?
— Не пытался он убить. Никогда. Может, закалить чуток. Но убить — нет, никогда. Никогда.
— Ну, папаша, тогда из тебя лучший отец, чем из меня сын, — сказал я. — Но меня это не остановит, и веревку я все равно перережу, а падать отсюда далеко. Ты разобьешься вдребезги, если тебе повезет.
— Если мне повезет?
— Да. Я не хотел бы, чтобы ты лежал там на помойке живой с перебитым хребтом. Особенно если учесть, сколько голодных демонов и проклятых бродит в тех краях. Они сожрут тебя, а это слишком ужасно, даже для тебя. Пора смириться и молить о смерти, потому что так умирать гораздо легче. Долгое падение, и все. Чернота. Конец папаши Гатмусса, раз и навсегда.
За разговором мы миновали несколько кругов. Если честно, я потерял им счет и не знал, сколько осталось до поднебесного мира. Наверное, три. Мой нож затупился, так много ему пришлось пилить, но веревка была уже перерезана на две трети, а вес сети натягивал оставшиеся нити, и они лопались от малейшего прикосновения моего лезвия.
Теперь я знал, что мы близки к поверхности, потому что слышал голоса где-то над собой. Вернее, один-единственный голос. Он кричал.
— Тащите же! Все вы, и ты тоже! Работайте! Нам попалось что-то крупное. Это не великан, но что-то большое!
Я глянул вверх. Над нами в сотне метров был слой камня с расселиной, расширявшейся с одного конца. И в этой широкой трещине исчезали четыре веревки — две, державшие папашу Г. и меня, и пара других, на которой висела приманка. Яркий свет, рвавшийся сквозь расселину, был мощнее всего, что я когда-либо видел внизу. Он щипал мне глаза, поэтому я отвел взгляд и приложил все усилия к перепиливанию последних упрямых нитей веревки. Однако вид расселины остался выжженным в моем мозгу, как после удара молнии.
В последние две-три минуты папаша Г. оставил и бесконечный речитатив оскорблений, и абсурдные попытки воззвать к моей сыновней любви. Он просто смотрел прямо в дыру в небесах Первого круга, и ее вид рождал в нем первобытный страх. Папаша выплевывал мольбы, вскоре сменившиеся звуками, которых я никак не ожидал от него услышать: Гатмусс всхлипывал и рыдал от ужаса.
— Нет, я не могу подняться в поднебесье, не могу, не могу…
Сопли, как слезы, бежали из его ноздрей, а сами ноздри, как я впервые понял, были огромные, больше глаз.
— Во тьму, вглубь, нам туда, вы не можете, не должны!
Он как будто взбесился, он бился в истерике.
— ТЫ ЗНАЕШЬ, ЧТО ТАМ, НАВЕРХУ, ШКЕТ? НА СВЕТУ, ШКЕТ? ЭТО БОЖИЙ СВЕТ НА НЕБЕСАХ ЭТОТ СВЕТ ВЫЖЖЕТ МНЕ ГЛАЗА. Я НЕ БУДУ СМОТРЕТЬ! НЕ ХОЧУ ЕГО ВИДЕТЬ!
Он кричал и метался в ужасе, он пытался закрыть руками глаза, хотя это было невозможно. Папаша корчился в путах, а его перепуганные вопли звучали так громко, что когда он на миг замолк, я услышал чей-то голос в наземном мире:
— Послушайте эту тварь! Что она говорит?
И другой голос:
— Нет, не слушайте. Не хватало нам забивать голову речами демонов. Закройте уши, отец О'Брайен, не то эти крики сведут вас с ума.
Это все, что я расслышал, потому что папаша Г. снова начал биться и рыдать. Сеть затрещала под напором, но порвалась не она, а последние нити веревки, которая держала Гатмусса Она лопнула с удивительно громким треском, эхом отразившимся от скального потолка над нами.
Лицо папаши изменилось, выражение метафизического ужаса уступило место чему-то более простому. Гатмусс падал. Падал, падал…
Перед тем как коснуться поросшей лишайником земли Первого круга, он дал выход примитивному гневу, отразившемуся на его лице, и исторгнул отчаянный рев. Похоже, ни подъем, ни спуск не порадовали его. Он упал в слой мха и исчез.
Рев не умолкал, понемногу сходя на нет, пока папаша падал сквозь Второй круг, еще тише звучал на Третьем круге и угас совсем, как только Гатмусс прошел круг Четвертый.
* * *Он исчез. Папаша Г. наконец-то исчез из моей жизни! Сколько лет я боялся его осуждения, его побоев, а теперь он исчез и приближался к смерти, пробивая за кругом круг. Я надеялся на это. Его конечности и хребет сломаются, а череп размозжится, как разбитое яйцо, задолго до приземления в каньоне отбросов, где нас поймали на крючок. Я не сочинял страшных сказок, когда говорил, как жутко оказаться в том месте беспомощным, подобно самым жалким и безнадежным созданиям нашего мира. Я немало таких знаю. Некоторые из них были демонами, причем самыми учеными и просвещенными, но в процессе научных штудий они узнали, что мы ничего не значим в системе мироздания. Мы парим в вакууме вне сути и смысла. Знание плохо подействовало на этих демонов — гораздо хуже, чем на других моих знакомцев, с давних пор переставших размышлять о высоких материях и занятых лишь поисками снадобья от геморроя среди лишайников в сумеречном Девятом круге.
Но отчаяние не избавляло ученых мужей от голода. За годы, прожитые в доме на мусорных дюнах, я вдоволь наслушался историй о путниках, канувших в Девятом кругу. Их кости находили обглоданными дочиста, если находили вообще. Такая же участь, вероятно, ждет и папашу Г.: его сожрут заживо, высосут мозг из каждой косточки.
