Александр Дюма - День в Фонтене-о-Роз
— Так ли изложено, господа? — спросил полицейский комиссар, обращаясь к нам с видом явного удовлетворения.
— Превосходно, сударь, — ответили мы в один голос.
— Ну что же, будем допрашивать обвиняемого.
И он обратился к арестованному, который во все время чтения протокола тяжело дышал и находился в подавленном состоянии.
— Обвиняемый, — сказал он, — ваша фамилия, имя, возраст, место жительства и занятие?
— Долго еще это продлится? — в полном изнеможении спросил арестованный.
— Отвечайте: ваша фамилия и имя?
— Пьер Жакмен.
— Ваш возраст?
— Сорок один год.
— Ваше место жительства?
— Вы сами его знаете, потому что в нем находитесь.
— Неважно; закон предписывает, чтобы вы ответили на этот вопрос.
— Тупик Сержантов.
— Ваше занятие?
— Каменолом.
— Признаете ли вы, что вами совершено преступление?
— Да.
— Скажите, какая причина заставила вас его совершить и при каких обстоятельствах было оно совершено?
— Объяснять причину, почему я совершил преступление… это бесполезно, — сказал Жакмен, — это тайна, и она останется между мной и ею — той, что там.
— Однако нет действия без причины.
— Причину, я говорю вам, вы не узнаете. Что же касается обстоятельств, как вы говорите, то вы желаете их знать?
— Да.
— Ну так я вам их расскажу. Когда работаешь под землей, впотьмах, как здесь, и когда тебе кажется, что есть причина горевать, то начинаешь, видите ли, терзать себе душу и в голову тебе приходят скверные мысли.
— О-о, — прервал полицейский комиссар, — значит, вы признаете предумышленность.
— Э, конечно, раз я признаюсь во всем. Разве этого мало?
— Конечно, достаточно. Продолжайте.
— Так вот, мне пришла в голову дурная мысль — убить Жанну. Больше месяца смущало меня задуманное, чувство мешало рассудку; наконец, одно слово товарища заставило меня решиться.
— Какое слово?
— О, это вас не касается. Утром я сказал Жанне: «Я не пойду сегодня на работу, я погуляю по-праздничному, пойду поиграю в шары с товарищами. Приготовь обед к часу». — «Но…» — «Ладно, без разговоров; чтобы обед был к часу, слышишь?» — «Хорошо!» — сказала Жанна. И пошла за провизией.
Я тем временем, вместо того чтобы пойти играть в шары, взял меч — тот, что теперь там у вас. Наточил его сам на точильном камне, спустился в погреб, спрятался за бочками и сказал себе: «Она же сойдет в погреб за вином, ну тогда увидим». Сколько времени я сидел, скорчившись за бочкой, которая вот тут направо… я не знаю; меня била лихорадка; сердце стучало, в темноте передо мной плыли красные пятна. И я слышал голос, повторявший во мне и вокруг меня слово, то слово, что вчера мне сказал товарищ.
— Но, что же это, наконец, за слово? — настаивал полицейский комиссар.
— Бесполезно об этом спрашивать. Я уже сказал вам, что вы никогда его не узнаете. Наконец, слышу шорох платья, шаги приближаются. Вижу, как мерцает свеча; вижу, как показалась нижняя часть тела, потом верхняя, потом ее голова… Хорошо видел я ее голову… Жанна держала свечу в руке. «А! — сказал я себе, — ладно!» И шепотом повторял слово, которое мне сказал товарищ. Тем временем Жанна подходила. Честное слово! Она как будто предчувствовала что-то дурное. Она боялась, она оглядывалась по сторонам; но я хорошо спрятался и не шевелился. Она стала тогда на колени перед бочкой, поднесла бутылку и повернула кран. Я поднялся. Вы понимаете, она была на коленях. Шум вина, лившегося в бутылку, мешал ей слышать меня. К тому же я и не шумел. Она стояла на коленях как виноватая, как осужденная. Я поднял меч, и… ух! Не знаю, вскрикнула ли она; голова покатилась. В эту минуту мне не хотелось умирать: хотелось спастись. Я рассчитывал вырыть яму и похоронить ее. Я бросился к голове, она катилась, а туловище также подскочило. У меня заготовлен был мешок гипса, чтобы скрыть следы крови. Я схватил голову, или, вернее, голова меня схватила. Смотрите.
И он показал на правой руке громадный укус, обезобразивший большой палец.
— Как! Голова вас схватила? — спросил доктор. — Что вы, черт возьми, городите?
— Я говорю, что голова меня укусила изо всей силы, как видите. Я говорю, что она не хотела меня выпустить. Тогда я поставил ее на мешок с гипсом и прислонил к стене левой рукой, стараясь вырвать правую; но спустя мгновение зубы сами разжались. Рука освободилась и тогда… Видите ли, может быть, это безумие, но голова, казалось мне, была жива, глаза были широко раскрыты. Я хорошо их видел, потому что свеча стояла на бочке. А потом губы, губы зашевелились и, шевелясь, произнесли: «Негодяй, я была невинна!»
Не знаю, какое впечатление произвело это показание на других; но что касается меня, то у меня пот покатился со лба.
— Ну, уж это чересчур! — воскликнул доктор. — Глаза на тебя смотрели, губы говорили?
— Слушайте, господин доктор, так как вы врач, то ни во что не верите, это естественно; но я вам говорю, что голова, которую вы видите вон там, там, — слышите вы? — я говорю вам, она укусила меня, я говорю вам, что эта голова сказала: «Негодяй, я была невинна!» А доказательство того, что она мне это сказала, как раз в том, что я хотел убежать, убив ее, — не правда ли, Жанна? — а вместо того чтобы спастись, побежал к господину мэру и сам сознался. Правда, господин мэр, ведь правда? Отвечайте.
— Да, Жакмен, — ответил г-н Ледрю тоном, исполненным доброты, — да, это правда.
— Осмотрите голову, доктор, — сказал полицейский комиссар.
— Когда я уйду, господин Робер, когда я уйду! — закричал Жакмен.
— Неужели ты, дурак, боишься, что она еще заговорит с тобой? — спросил доктор, взяв свечу и подходя к мешку с гипсом.
— Господин Ледрю, ради Бога! — сказал Жакмен. — Скажите, чтобы они отпустили меня, прошу вас, умоляю вас!
— Господа, — заявил мэр, делая жест, чтобы остановить доктора, — вам уже не о чем расспрашивать этого несчастного; позвольте отвести его в тюрьму. Когда закон установил осмотр места происшествия в присутствии обвиняемого, то предполагалось, что он в состоянии вынести такое.
— А протокол? — спросил полицейский комиссар.
— Он почти окончен.
— Надо, чтобы обвиняемый его подписал.
— Он его подпишет в тюрьме.
— Да! Да! — воскликнул Жакмен. — В тюрьме я подпишу все что вам угодно.
— Хорошо! — сказал полицейский комиссар.
— Жандармы, уведите этого человека! — приказал г-н Ледрю.
— О, спасибо, господин Ледрю, спасибо! — сказал Жакмен с выражением глубокой благодарности.
И, взяв сам под руки жандармов, он с нечеловеческой силой потащил их вверх по лестнице.
