Дин Кунц - Тьма под солнцем
Впервые он заметил особую деталь черных сапог своего друга. Их носовая часть была сверху покрыта полированной сталью, как на альпинистских ботинках. Они были клевыми.
Когда Хоуи включил свой фонарик, мистер Блэквуд открыл дверь, ведущую под навес, с которого начиналась лестница. Он положил руку к Хоуи на плечо и сказал: «Поберегись, сынок, этот первый пролет крутой», — и Хоуи отметил, что его большая рука казалась еще больше, когда мужчина прикасался к нему.
— Где ваш фонарик? — спросил Хоуи.
— Внизу, в моих вещах. Но мне хватает света из окон. Я очень хорошо вижу в темноте.
На каждом этаже высоко на стенах были расположены многосекционные окна, но их было немного, и они были покрыты пылью. Хоуи подумал, что, может быть, если ты мечтатель и спишь в дневное время, это может сохранить твое зрение и помочь тебе видеть лучше в темноте. Может быть, он тоже станет мечтателем и будет спать днем.
На первом этаже, в задней части пустующего здания, когда Хоуи открыл защелку и положил свою руку на рычаг ручки, мистер Блэквуд сказал:
— Приходи утром, и мы позавтракаем вместе. Я расскажу тебе все о моей прабабушке, которая была кинозвездой.
— Кинозвездой? — спросил Хоуи, удивленный тем, что его друг молчал об этом поразительном секрете, хотя они общались целый день и говорили дольше, чем Хоуи когда-либо с кем-либо говорил, кроме мамы и Коррины.
— Она очень давно снималась в немом кино. Ты наверняка не знаешь ее имени, но это потрясающая история. Я люблю рассказывать ее.
— Хорошо, конечно, круто, это будет здорово, — согласился Хоуи, открыл дверь, ведущую на аллею, и прищурился от яркого света.
Не успел Хоуи переступить порог, как Рон Бликер набросился на него, сильно толкнув сзади:
— Дугли Уродливая Задница, мелкое дерьмо, зачем ты сюда ходишь, что ты замышляешь, уродец?
Бликер был на четыре года старше Хоуи, ему было пятнадцать, и он был крепкий. Одет он был в футболку-безрукавку, чтобы были лучше видны мускулы, и он свалил Хоуи с ног.
Фонарик вывалился из рук Хоуи, а Бликер быстро проскочил через дверь и поволок за собой Хоуи, схватив его за уши и грозясь чиркнуть его головой об пол и снова избить до перелома черепа. Лучик дневного света сузился, когда раскачивание двери закончилось, и в образовавшейся темноте Бликер сказал:
— Ты, маленькое уродливолицее дерьмо, что ты…
Его голос прервался вскриком неожиданности и боли, и в этот же миг Бликер вдруг отпустил Хоуи и отлетел в сторону.
Из темноты мистер Блэквуд сказал:
— Возьми свой фонарик, сынок.
Хоуи медленно подошел к «Эвереди»[17], который стал единственным источником света, когда дверь закрылась. С фонариком в руке он присел и развернулся в смятении, пытаясь определить местоположение своего друга и его врага.
Они были вместе, и они выглядели потрясающе. Одной рукой мистер Блэквуд захватил горло Рона Бликера, а другой ухватился между ног мальчика. Он прижимал его к полу, давая болтать ногами в воздухе. В глазах старины Бликера показался ужас, когда фонарик открыл лицо захватчика.
— Если ты хоть раз меня ударишь, — сказал мистер Блэквуд Бликеру, — я раздавлю все, что я держу в моей левой руке, раздавлю и оторву, и тогда тебе придется всю жизнь носить женскую одежду.
Бликер не выглядел так, как будто имел желание или силы ударить мистера Блэквуда. Слезы скатывались по его лицу, белому и мокрому, как рыбьи кишки, а из горла вырывалось жалкое хныканье, как у котенка.
— Ты иди домой, сынок, — сказал мистер Блэквуд. — Мне нужно сказать несколько слов твоему другу. Я хочу просветить его на счет пары вещей.
Хоуи стоял, как прикованный, пораженный положением Бликера, так долго вызывавшего страх и неожиданно ставшего беспомощным и маленьким, похожим на сломанную куклу.
— С тобой все в порядке? — спросил мистер Блэквуд. — С тобой все будет хорошо, если я просто объясню новые правила твоему юному приятелю?
— Конечно, — ответил Хоуи, — Все в порядке. Так я просто пойду. Пойду домой. — Он пошел к двери и повернулся к ним. — Новые правила. — Он открыл дверь, вышел наружу и обернулся еще раз. — Утром, возможно, вы мне тоже расскажете новые правила. Мне кажется, что я тоже должен их знать. Так я смогу быть уверенным в том, что все, вы знаете, кто, живут по ним. — Он закрыл дверь.
Ошеломленный и пораженный, он шел по аллее сквозь дневной свет и тени. Он шел через кладбище возле церкви св. Антония, как в полутрансе, и когда разум Хоуи освободился от него, как от морока, значение случившегося стало очевидным. Весь оставшийся путь до дома Хоуи не мог сдержать ухмылку.
4
Наверное, Хоуи становился мечтателем, который мог спать днем и бодрствовать всю ночь. Лежа в кровати в темноте своей комнаты он не мог отключить разум. Он продолжал проигрывать все произошедшее утром и днем, и его воспоминания были яркими, как кино.
Поскольку мама вставала на работу рано, она легла спать в половине десятого. Коррина была уже в своей комнате, занималась чем-то, чем занимаются девушки в своих комнатах; он не имел ни малейшего понятия.
Было тихо и темно, в девять сорок пять Хоуи оделся и тихонько спустился по лестнице. Он прикрыл луч своего фонарика, зажав двумя пальцами линзы. В доме пахло мебельной политурой и совсем немного лимонным освежителем воздуха, а кое-где еще и ароматической смесью — мама делала ее из цветов, которые выращивала, и из кухонных специй. Мистеру Блэквуду понравились бы тишина и домашние запахи, если бы он согласился прийти и посмотреть на квартиру. Если бы он согласился подождать до субботы, когда мама не пойдет на работу, может быть, они бы пообедали вместе. Мама Хоуи хорошо готовит, и быть гостем к обеду в их доме всегда было дополнительным преимуществом при съеме квартиры.
Хоуи вышел из дома через заднюю дверь, закрыл ее за собой и положил ключ в карман джинсов. Он выключил фонарь, потому что полная луна покрыла глазурью все вокруг.
Он шел к кладбищу св. Антония быстро, но не бежал. От бега Хоуи мог умереть, потому что от него начиналось жжение. Хоуи долгое время не мог бегать из-за трансплантации кожи, которая делала каждое его движение очень чувствительным. Шрамы были из более грубой ткани, чем обычная кожа, и в местах, где шрамы встречались с кожей, внезапное сильное натяжение при очень быстром беге могло вызвать повреждения кожи и даже занести смертельную инфекцию.
Мистер Блэквуд сказал, что, возможно, будет спать до девяти часов. Хоуи не хотел рисковать, разбудив его, и было без нескольких минут десять, когда на аллее позади старого здания «Боссвелс» он постучал в дверь, в которую Рон Бликер затащил его днем. Прежде всего Хоуи хотел извиниться за невозможность ждать до завтрака. Обычно он был очень терпеливым, восстановление от серьезных ожогов научило его терпению. Но если мистер Блэквуд домечтал решение о квартире, Хоуи просто обязан об этом знать. Если этот мужчина останется в городе на несколько месяцев, над их гаражом, — это будет вторая по важности вещь, которая случилась в жизни Хоуи, и определенно лучшая.
