Алексей Сквер - Беседы с грешниками
Я протянул руку, чтобы коснуться ее, но поймал только ветер. Ветер там, где только что она стояла. Моя равнодушная грешница. Пленница пустоты.
4. Предательство
Предатели предают прежде всего себя самих.
ПлутархВ воздухе неожиданно потянуло запахом тлена и меня слегка замутило. Запах усилился, превращаясь в смрад, и вдруг неожиданно исчез. Земля с противным чавканьем разверзлась, и рядом со мной появился мой очередной собеседник. Худощавый человек в хорошем костюме и элегантных начищенных туфлях. Он быстро подошел к лавке, коротко взглянул на меня и сел. Не дожидаясь вопросов, глядя прямо перед собой в пустоту, он заговорил:
— Вам когда-нибудь приходилось взвешивать в уме свои будущие действия, просчитывать, обдумывать, что будет дальше? Не просто, что будет, а что будет со мной? Каково мне будет? Это врожденный рефлекс нормального человека, умного и осторожного — в словах собеседника звучала непреклонная уверенность в своей правоте — Я всегда считал себя таким, может быть более рациональным, чем другие. Но ведь это только плюс. Я не высовывался, считал мнение большинства для себя за правило, ведь не может быть, что бы столько людей ошибалось одновременно. Я не перечил начальству — ведь бессмысленно идти против тех, кто сильнее и опытнее тебя. Кроме того, меня всегда учили, что старшие знают больше и лучше решат, как поступить. Только не надо упрекать меня в трусости, я не такой, я просто не люблю усложнять очевидные вещи. Раз так принято, так должно быть. Высшее благо для человека это спокойствие завтрашнего дня. Эта мысль всегда была моим девизом. Предательство — это когда ты продаешь кого-нибудь, например на войне — это предательство. А я своей вины не вижу. Кого я предал, кого я продал? Ну ответьте же мне? Что за дикость тыкать в лицо такими чудовищными обвинениями? Кто позволил такое? За что? — уверенный в себе, холеный господинчик неожиданно потерял весь свой лоск и несокрушимую непоколебимость. По лицу пошли красные пятна, брызги слюны разлетались вокруг. Руки до этого небрежно игравшие с хорошей зажигалкой «Zippo» с яростью рассекали воздух.
Глядя на него, я всерьез забеспокоился. Бесноватый он что ли? Я уже многое слышал здесь, на моей лавке. Были мольбы, угрозы, причитания… Почти смертные грехи доводили моих собеседников до исступления, хотя при жизни особо их не беспокоили.
Запал моего собеседника схлынул так же неожиданно, как и возник. Тяжело сопя, он вынул из кармана белоснежный платок, промокнул лоб, уголки губ, отточенным движением поправил волосы.
— Так что Вы можете мне рассказать? — я раскрыл блокнот и приготовился записывать.
— Я совершенно не могу представить, ради чего меня закинули сюда, к вам. А что вам рассказывать уж и подавно не знаю. Не имею понятия, ясно вам это или нет?
— А Вы попробуйте все-таки. Просто так ко мне не попадают. Ведь Вы предали?
— Меня именно в этом обвиняют, хотя должен сказать что я… — он сбился на полуслове, окинул взглядом океан и откинулся на спинку скамейки.
У каждого есть тайны, большие и маленькие. Иногда маленькие растут как снежный ком, цепляясь одна за другую и груз тайного все тяжелее и тяжелее давит на душу. Бессмертную душу, которая сейчас возила носками начищенных ботинок песок перед собой и собиралась поведать мне свою историю.
— Вы человек образованный и цивилизованный я сразу это понял. Вы поймете, должен кто-нибудь понять, что я поступил…так поступил…в общем это произошло, хотя я лично не хотел такого исхода… Ну вы понимаете… — он осекся, поймав мой взгляд и отведя глаза начал свое повествование, буднично и серо как будто читал статью в большой и правильной газете.
Я не знаю, как все это вышло. Меня воспитывали в строгих правилах. Я не был паинькой, бывало, бедокурил, дрался, но мать с отцом боялся как огня. Мне везло, почти всегда везло, и за свои шалости я почти ни разу не попадался. Каким я был счастливым тогда… Все началось в начальной школе. Моя первая учительница, Изольда Яковлевна, высоченная, высушенная как мумия, тварь была чрезвычайно заслуженным человеком. Ее уважали и боялись, все кто с ней общался — боялись, и мы дети и вся учительская, да и наши родители перед ней как-то терялись. В то время я считал ее самым важным человеком после родителей и директора школы. Возвышаясь на уроке над 30-ю сопливыми чадами, она как мне казалась, видела всех насквозь. Она как будто ощущала, что будет дальше, кто и когда отмудохает очкарика из параллельного класса или у кого обнаружится пропавший накануне пенал. Я влип по случайности, так глупо…
Мы с пацанами играли в «собачку» — кидались друг в друга шапку нашего отличника Альберта. Этот увалень всегда был мальчиком для битья. Вечно тянул руку, знал все предметы, аккуратно, высунув кончик языка, выводил в тетрадке буквы и цифры. Все в нем было раздражающим: огромные воловьи глаза, мягкие всегда чуть влажные руки, форма сидевшая всегда в облипку (жирдяй, любимец мамы и бабушки), заискивающий голос, правильная, без единого грубого слова, речь. Понимаете о чём я? Этакое недоразумение, у которого по ошибке член вырос вместо. гм… в общим в любой пацанячьей компании таких не любят. Вот и в тот раз он расплачивался за то, что такой рохля и лох. Этот урод метался между нами, скомкано улыбался, стараясь скрыть подступавшие слезы отчаянья, что-то бормотал и старался поймать свою вязанную пидорку. Каким то образом он изловчился ухватить ее за тесемку, а Пика, мой сосед по подъезду, резко дернул ее к себе. Оба кубарем покатились по полу и все хрен бы с ним, но в падении они смахнули с подставки бюст дедушки Ленина. Последствия были катастрофическими, никакой клей «Момент» не мог помочь. Но главное, что все участники шустро ринулись на выход, а меня с Альбертом накрыла наша классная. А дальше был грамотный развод. Отведя Альберта в учительскую и сдав его под охрану завучу, эта тварь железной лапой сдавила мне глотку. В её изложении случившееся тянуло на крупные неприятности. Вы наверно не помните, но в те времена Ленин и бог были понятиями одинаковыми. Мне был предложен простой выбор: или я говорю и учусь в школе дальше либо молчу, но уже вне нее. Перспектива домашних разборок пусть даже с поркой — это ерунда, но дело принимало липкий, мерзостно-идеологический оборот. Я тогда испугался. Ну поймите же, наконец, я был маленьким, меня было просто испугать взрослому расчетливому человеку. Ну а той прожженной гадине удалось бы испугать и более взрослого человека. Я испугался, она напирала, и я сдался, коротко пробормотав фамилии. Не думайте, что я не переживал, я очень, очень боялся тогда что будет с ребятами, но что уж поделать, я спасовал перед ней. Я так и не узнал, что она сделала, но через пару дней ко мне подошел Пика и сказал, что после уроков они собираются «уделать этого толстого гавнюка, настучавшего на пацанов». Мне удалось вывернуться от участия в карательной операции, так как на свое счастье я схватил «пару» по математике и с облегчением остался переписывать примеры в теплом классе. Если бы тогда я знал, что меня ждет, я бы… Классная улучила момент и вызвала меня в подсобку. Сначала она нашипела на меня за то что я. Зная что Альбертика снова заловят не сказал ей. Она очень чётко дала мне понять что теперь подобные мои действия такое же преступление, как и то на котором я был ею пойман. Затем, коротко, в двух словах она объяснила, чего ждет от меня. Информация. Информация обо всем, что происходит в классе, на переменах, все и обо всем. Не знаю, почему я смолчал тогда. Надо было послать ее, но как? Ведь она знала обо мне такую гадость, что с её умением преподносить информацию, я был просто обречен. Видя мои дерганья, она холодно усмехнулась и сказала, что я не одинок, и информацию ей доставляют еще несколько человек, и если я чего-то ей не скажу. Всё всё равно всплывёт и мне будет только хуже. Ну вы понимаете, что говорится в таких случаях. Такой оборот добил меня окончательно, деваться было некуда. В конце концов, не я же один, нас несколько. И потом я помогаю поддерживать дисциплину, забочусь об имидже класса. Разве предупредить проступок не моя прямая обязанность? Это мой долг. Может вам покажется, что это детская логика, но мне это оправдание показалось абсолютно логичным… Сломала меня, сволочь…
