Леонид Моргун - Сатанинская сила
Давно знакомая ему местность вдруг совершенно преобразилась. Он, без всякого сомнения, находился на излучине Букашки, в том месте, где она особенно густо поросла камышом, но сегодня с речкой произошла удивительная метаморфоза: она буквально струилась живым светом, в ней поминутно возникали искрящиеся фонтаны, или их испускали диковинные рыбины с алмазной чешуей и рубиновыми глазами, которые порой выпрыгивали из воды? И тростник казался совсем живым, он нежно шелестел, стлался и танцевал под небесную музыку, изумрудные же лягушки перепархивали с куста на куст, разливая дивные рулады.
Но не это было главное, поразившее Семена. На отлогом берегу, почти уткнувшись радиатором в воду стоял перевернутый молоковоз, а неподалеку от него в трех шагах от места, где воды Букашки омывали обширный пойменный луг, танцевали от полутора до двух десятков девушек в причудливых, чтобы не сказать легкомысленных одеяниях. Легкая газовая ткань не скрывала атласной белизны их нагих тел, движения их рук и ног были предельно отточенными, будто раз и навсегда заданными и вместе с тем невообразимо сложными, изысканно-витиеватыми… Танец их приковывал к себе взор, полнозвучная, прозрачная мелодия завораживала, наполняло тело умиротворением и покоем. Более того, ноги их не мяли траву, но как будто порхали над ней в бликах лунного света. На самом же деле этот свет исходил от самой поляны, от травы и воды, он лился с деревьев и кустов, столпившихся вокруг луга неподвижной и угрюмой, несмотря на освещение, стеной.
Однако, насколько элегантным и прелестным казался танец девушек, настолько же смешным и нелепым выглядел перепляс владельца молоковоза, уже знакомого нам Ююка. Он вразнобой заламывал руки и дрыгал ногами, высоко подбрасывая вверх то одну, то другую. В иное время его пляска показалась бы комичной, но сейчас она выглядела уродливой и жалкой. Неожиданно каким-то подсознательным чувством Семен ощутил, что Ююка не просто пляшет, нет, он отчаянно пытается вырваться из круга полуобнаженных красавиц, что дрыгаясь всеми конечностями он пытается выпутаться из плена незримых тенет, которые опутали его и медленно, но верно подталкивали его к самой воде, к губительному омуту, где сгинуло уже немало людей, в том числе в прошлом году Макар Селиверстыч. Более того, ощутил Семен, что Ююка отчаянно устал и до одури напуган, что он держится из последних сил, а неожиданно блеснувший свет выглянувшей из-за туч луны высветил на его лице влажно блеснувшие дорожки слез. И в том же самом луче в кустах блеснула сержантская кокарда. Увидев ее, Ююка разинул рот в отчаянном и безмолвном вопле. Семен Бессчастный решительно раздвинул кусты, вышел на поляну, поднес к губам свисток и дунул. Резкая трель острым коловоротом впилась в гармонию чарующей мелодии. Танец оборвался. Лица девушек повернулись к сержанту.
— Гляньте, девоньки, какой славный молодец, — произнесла, как пропела одна из девушек с распущенными волосами, светлыми, медового цвета с зеленоватым отливом. На голове ее красовался пышный венок из кувшинок.
— Милый, милый молодец… — хихикнула девица в венке из ромашек.
— Какой робкий… — защебетали прочие девицы. — Какой добрый и славный… — нежно лились их голоса, но лица оставались спокойными и бесстрастными, а губы — сомкнутыми и мертвенно-бледными. По лицам их не пробежало ни единой улыбки, несмотря на то, что явственно слышался смех, не одна морщинка не исказила молочно-восковой глади их щек и лбов. Но особенно поражали их глаза — большие, глубокие, темные, в которых, казалось, совершенно, напрочь отсутствовал белок, и глубокий черный зрачок зиял глубоким таинственным омутом.
Нерешительным движением сержант коснулся кобуры.
— Он не доверяет нам… — послышались голоса, — …он боится нас… Не бойся нас, ладо!.. Мы — любим тебя!.. Мы — невесты твои… Мы будем твоими женами… подругами… любимыми…
С каждым движением они приближались, не совершая при этом ни единого шага. Они как бы смыкали круги, переходя одна в другую, суматошной вереницей мелькали перед глазами их обнаженные руки и груди. От этого невероятного перелива Семен остолбенел, голова его закружилась, взгляд рассеялся и помутнел, непрерывно следя за начинающимся танцем. Лишь какой-то странный далекий шепоток в дальнем уголке мозга быстро и тревожно повторял: «не спи… беги… не спи… не верь… не слушай…»
— Милый ладо… — мягко прошелестела одна из девушек, приблизившись на расстояние вытянутой руки. — Люби меня, желанный…
— Бери нас, нежный, коханый, сладкий, юный наш… — отозвались другие.
— Будь моим, славный мой… — прошептала первая. И взгляд ее был тяжел, глубок и темен. Завораживающий и манящий, он наливал тело теплом и тяжестью, заставлял мышцы цепенеть и двигаться в каком-то судорожном, настойчивом ритме. От девушки явственно исходило дыхание холода, смешанное с тонкими ароматами тины и водяной гнили. И вдруг сержант понял, что так поразило его во взгляде девушки — у нее не было глаз!
Соболиные брови и бархатные ресницы окаймляли пустые глазницы, на дне которых копошились мерзкие белые черви…
Неожиданно взревел мотор молоковоза. Машина рванулась с места и, не разбирая дороги, помчалась по поляне, выруливая из лесочка на дорогу. В кабине Семен успел различить искаженное ужасом лицо Ююки, взмахнул было рукой, но тот, не обращая на него внимания, правил дальше. Открытая правая дверца машины тяжело и гулко хлопала.
В следующее мгновение сержант почувствовал, как ледяные руки обхватили его тело, голову, шею, ноги, и потянули, поволокли к омуту. Иссиня-белые губы, раскрывшись, приблизились к его лицу, остудили его своим ледяным и гнилостным дыханием.
В эту минуту из кабины молоковоза выпал мешок, раскрылся в падении и из него показалась голова петуха. Резко встрепенувшись и вытаращив глаза, петух разинул клюв и истошно закукарекал.
В единый миг число девушек неожиданно сократилось, плотный строй их несколько поредел, они отдалились от сержанта на несколько метров. Незримые пути, сковывавшие тело юноши, несколько ослабли, теперь он почувствовал, что в силах растянуть их, отбросить, если не до конца разорвать.
Со вторым криком петуха призраки съежились и значительно уменьшились в размерах. Некогда нежные голоса их слились в один тонкий натужный вой. Петух крикнул в третий раз — и пропало и сияние, и музыка, и девицы. Видение вмиг исчезло, будто его и не было.
Икнув и похлопав глазами, Семен, не разбирая дороги, кинулся к шоссе. За ним с истерическим кудахтаньем поспешил петух. Мотор, как ни странно, завелся с пол-оборота, и мотоцикл (то ли ему передались чувства хозяина, то ли устал он от долгого стояния) напряг оставшиеся силы и, вырвавшись из плотного глинистого плена, умчался в город.
