Людмила Сурская - Оборотень
Глава 32
Таня собралась в долгое путешествие и перед отъездом решила сходить на кладбище. Проведать семейный склеп графов Ветровых. Попрощаться с бедной Лизой. Она держала его в чистоте и ухоженности. Могилку Лиз, матери Сержа и Владимира в особенности, постоянно убирала цветами. Вот и в этот раз нарвав букет, шла в сопровождении Митрича, любуясь цветущим лугом и стараясь запрятать свои чувства в глубь. Но ещё издалека насторожило оживление, царящее среди могил. Бегал урядник с оружием и мужики с рогатинами. Насторожилась: «Что там происходит такое, целое столпотворение?». Её пытались не пустить, объясняя, что там безумная, опасная собака, которую урядник сейчас пристрелит, тогда пожалуйста. А сейчас требуется подождать. У Тани словно, что-то оборвалось. Оттолкнув мужика с рогатиной, откуда только взялась такая сила, она метнулась к склепу Ветровых. У входа сидел, оскалив зубы и обводя людей мутными глазами, доберман. На лапах его лежала её перчатка. Он не бежал. Просто подставил лоб, и грудь под дуло и ждал смерти. «Если б я глупая потрудилась обдумать, к чему именно приведёт это моё легкомысленное бегство», — покаянно прыгало в голове. Долго не думая, Таня, откинув цветы, метнулась к нему и прикрыла собаку собой. Но нажатый курок в обратное положение вернуть было невозможно. Выстрел прозвучал, и княжна вскрикнула. На её нежно розовом плече заалело красное пятно. Урядник, напугавшись, выронил пистолет. Подбежавший Митрич, цепко ухватил, метнувшегося к служивому пса за ошейник, не давая перекусить тому горло. Пока охали да ахали соображая, что делать, пёс зализывал на плече княжны рану. Наконец, додумались подогнать коляску и посадить Таню туда. Урядник повёз жертву своей меткой стрельбы в поместье, а Митрич не выпуская ошейника из рук, поспешил туда же с псом только коротким путём. Добежав раньше экипажа, он прогнал с ним в спальню, отцепил ошейник и принёс барону одежду.
— Одевайтесь быстрее. Доигрались до крови со своими жизнями, — ругался Митрич на Сержа почём зря. — Обряжайтесь сами. Мне некогда с вами возиться, тележка уже въезжает, надо встретить. Где тут врача искать.
Тот не оправдываясь, проворчал:
— Я сам пулю достану. Пусть спирт приготовят и острый нож прокалят.
— Сам, сам… Лучше б думал, что творишь. Она за тебя жизнь свою положит, а ты всё шутки шутишь… Души разбередили себе… теперь кровоточат.
Барон пытался оправдаться сам перед собой.
— Откуда же я знал, что вас туда принесёт. Думал, застрелят меня и дело с концом.
Митрич не выдержал и попёр на светлость с нотацией.
— Умный же человек, как вы можете так с собой, с ней, барон?
Они сбежали вниз, на выход, почти вместе. Серж, стараясь не смотреть в глаза жены, и совсем не слушая оправданий полицейского, подхватил княжну на руки и заторопился с ношей наверх, бросив на ходу:
— Хватит кудахтать, господин урядник, доктора постарайтесь найти, пулю я выну сам.
Дверь спальни открыла причитающая нянька. «Убили, ягодку мою убили!»
— Кыш отсюда. Займитесь все делом, ишь, вороны, набежали. — Разогнал он дворню. К сердцу неожиданно подкралась злость на себя, но себя не укусишь, и он гонял и жёг всех подряд. А ты не голоси, стара, а давай свои спиртовые настойки и шиповника с валерианой отвар сделайте, — грозно кидал приказами барон. Народ забегал, но уже по делу, попробуй не выполни…
Бедная Таня жалела себя. Вот решила же сегодня забыть о своей жалкой судьбе и уехать, но не получилось! Беда тут как тут и повязала её по рукам и ногам. И опять он перед ней!
Сбросив с жены платье, он посадил её к свету и, открыв ей рот, влил разведённого спирта. Она пробовала отбиться. Но Серж, крепко зажав её, поманив заглянувшего, после лёгкого стука в дверь, Митрича, буркнул:
— Держи и крепче.
Прокалив ещё раз нож, и подав знак Митричу, сделал надрез. Таня заверещала, а нянька отвернулась, чуть не грохнувшись в обморок, от брызнувшей крови. Серж достал пулю, как это делал не раз на себе и, забинтовав жёстко обработанное плечо, отнёс её в кровать. Таня плакала и стонала. Серж подал знак, чтоб уходили. Митрич подталкивая перед собой женщину, собравшую окровавленные тряпки и забравшую нож, вышли из спальни.
— Митрич, он ей кто? — не смогла перебороть любопытство нянька.
Садовник отёр тряпицей лицо и вздохнув ответил:
— Муж.
— Муж? Какая беда, какая беда, — всхлипывала она, шаркая за Митричем.
Сергей лёг рядом, прижав её к себе. Но Таня не хотела с ним говорить, её пьяные слёзы и иканье не давали ей успокоиться и заснуть. Обида колола иглой сердце. Ей хотелось бы, чтобы её любовь дала ей право на понимание, но барон игнорировал это… Сергей встал и налив ей успокоительного отвару из корня валерианы, боярышника и мяты, попробовал напоить. Но княжна капризничая, чуть не выбила кружку. Серж силой заставил выпить. Она опять от него отвернулась, тут же закрыв глаза и всячески демонстрируя, что в нём не нуждается. К вечеру урядник привёз доктора. Таню разбудили, подняли, разбинтовали, посмотрели. Доктор нашёл операцию выполненной вполне сносно. Оставил капелек, три дня подавать на ночь, а также бутылёк с настойкой промывать рану и пожелал покушать, попить чайку. А потом уж, чтоб отвезли домой.
Давно угас этот такой неспокойный для обитателей усадьбы день, и густой вечер осенил окна. Только Сержу не спалось, он боялся ночи. Ночью всегда наступает осложнение. Так и есть поднялась температура, и княжна заметалась в горячке. Пересохшими губами зовя добермана. Барон всю ночь не сомкнул глаз, проведя время на стуле у её изголовья и будучи на чеку или стоя у окна и не спуская глаз с застрявшего в ветвях серпа месяца. Так и встретил рассвет.
— Господи, как наворожили ей на ту собаку, — ворчала нянька, горестно вздыхая, — уже столько сердечная на себя из-за неё проклятущей приняла и опять зовёт.
К утру жар спал, опасность отпустила и Таня уснула. Сергей прилёг рядом и, обняв жену, тоже задремал. Очнулся от того, что Таня пыталась высвободиться из его рук. Не расслабляя хватки, он виновато улыбнувшись ей, потёрся щекой о её щеку, и жадно разыскав её губы, прильнул. На него глянули ещё блестящие от горячки, насторожённые глаза. Он приготовился с чего начать этот не лёгкий разговор, но вымолвить сейчас ничего не смог. Просто улыбался и смотрел на неё. Она, высвободив губы, жадно проглотила сухой комок. Он понял, что она хочет пить, и метнулся за чашкой с шиповником. Таня торопливо выпила и отвернулась. «Не хочет говорить, хоть и спасла жизнь», — понял он. Нянька принесла бульон и принялась кормить, а Сергей вышел, чтоб не мешать. С одной стороны было радостно, что так обошлось с ранением, а с другой стороны сердце щемило, он чувствовал так просто с ней примирение не пройдёт.
