Юрий Бурносов - Чудовищ нет
— Могу только констатировать смерть. Как жаль, такое милое дитя… Вижу, вы пьете водку? Пожалуй, я тоже выпью…
Доктор, не чинясь, опрокинул напиток в рот, промокнул коротенькие усы салфеткою и заметил:
— Ужас, милостивый государь! Ужас! Юная чистая девушка, и — вот-с… Во цвете лет! Что им нужно, хотел бы я знать? Почему не вышивание они в руки берут, не котеночку бантик навязывают, а хватаются за револьвер? М-да…
Тела убитых вынесли, увели скрученного Кречинского, ушел рассерженный Макаров, а Иван Иванович продолжал сидеть, глядя перед собою. Подошел Свиньин, сказал робко:
— Может быть, поедем ко мне? В отсутствие полковника Горбатова я собираюсь произвести допрос господина Кречинского…
— Господина Кречинского необходимо доставить в столицу, — сказал Иван Иванович, подымаясь. — Как можно скорее! Обеспечьте мне экипаж и охрану до станции, и на ближайшем же поезде я уеду вместе с Кречинским.
— Тоже верно, — согласился с видимым облегчением полицмейстер. — Но давайте хотя бы до утра обождем, дело-то к ночи…
— Я должен уехать немедля! — жестко сказал Иван Иванович.
Полицмейстер кивнул:
— Тогда я распоряжусь…
— Буду вам весьма благодарен, Федор Ермиевич. И пошлите кого-нибудь за моими вещами к Миклашевским… Хотя нет, я съезжу сам. Попрощаюсь.
— Возьмите мою коляску, — предложил Свиньин, и Иван Иванович, конечно же, согласился.
Легкая коляска полицмейстера неслась, покачиваясь на рессорах, в надвигающихся сумерках. Теплый ветерок обдувал лицо, мошки бились о крышу, а Иван Иванович спрашивал себя, правильно ли он все сделал. Не отпустить ли было Кречинского с миром и уехать преспокойно в Санкт-Петербург, тогда жива бы осталась Аглая, жив бы остался полковник Горбатов. Но как отпустить с миром того, кто хочет моря разливанного крови?… К тому же время вспять никак не повернуть, и Рязанов изумился, что после острой вспышки горя там, в ресторации, здесь он вполне спокойно рассуждает о смерти девушки, что была так близка, и жандармского полковника, скучавшего по настоящей работе…
— Кажись, догоняют, — сказал возница.
В самом деле, сзади коляску нагнал конный, в котором Иван Иванович узнал второго чесучового полицейского.
— Стойте! — кричал он. — Да стойте же!
Коляска остановилась.
— Ваше высокоблагородие! Помилуйте — не довезли! Полицейский дышал запаленно, словно проделал весь путь не на коне, а бегом.
— Кого? — спросил Иван Иванович, хотя прекрасно понимал уже, о чем скажет сейчас полицейский.
— Этого… арестованного! Брюханов с ним был и Илецкий, а как доехали, глянули — пусто, только Брюханов с Илецким мертвые как есть, и никого более! Ни дыры, ни отверстия, замок цел… И веревка валяется завязанная, не порезанная! Да еще камушек один с буквами юдейскими.
— Где Свиньин?! — крикнул Иван Иванович.
— Худо стало господину Свиньину. Доктор к ему пришли, — доложил полицейский.
— А что Брюханов с этим твоим… как его… Илецким? Как убиты?
— Да целые, ваше высокоблагородие! Только мертвые оба… Как есть мертвые.
Иван Иванович сел на ступеньку коляски и уставился в дорожную пыль.
4
Бенедикт Карлович Миллерс стоял, держа в руке направленный на Рязанова револьвер.
— Кажется, в вашей коллекции пополнение, — заметил Иван Иванович, придя в себя и стараясь казаться хладнокровным.
— Очень удачная модель Кольта, — сухо сказал надворный советник. — Держите руки так, чтобы я их видел, господин Рязанов.
— Помилуйте, Бенедикт Карлович! — Рязанов поднял руки на уровень плеч раскрытыми ладонями вперед. — Что случилось, хотел бы я знать?!
— Выпейте вот это, — велел Миллерс, вместо ответа протягивая Ивану Ивановичу склянку с притертой крышкой.
Пожав плечами, Иван Иванович откупорил ее и осторожно понюхал, но никакого запаха не обнаружил. Не метнуть ли склянку, довольно тяжелую, в голову Миллерса? Однако эту мысль Иван Иванович тут же отмел и осторожно отпил глоток. Вода?
Миллерс внимательно следил за действиями Ивана Ивановича и покивал головой, когда тот проглотил напиток.
— Полагаю, вы угостили меня святой водою, — сказал Рязанов. — Несколько затхлый вкус.
— Теперь я готов говорить с вами в более спокойной обстановке. — Миллерс убрал револьвер. — Я не мог доверять вам, не убедившись, кто и что вы есть.
— Ох как вы заблуждаетесь, Бенедикт Карлович, — сказал Рязанов. — Если вы думаете, что я вовсе не тот, кем вам казался, так знайте — святая вода мне бы не повредила. Да и револьвер, наверное, тоже… Однако я — это я, сиречь Иван Иванович Рязанов. И я, насколько понимаю, полностью провалил порученное мне дело…
— Полноте, — сказал Миллерс. Иван Иванович только сейчас обратил внимание, сколь усталым выглядит надворный советник, как красны его глаза и помят воротничок. — Вы сделали то, что и я бы, наверное, попробовал сделать на вашем месте.
— Я написал подробный отчет, вот он… Да, надобно разыскать арапа, — вспомнил Иван Иванович. — Он очень многое знает. И так неожиданно исчез.
— Попробуем… Арапа в России найти несложно — казалось бы. Что же до господина Кречинского, то… Кто еще знает о нем?
— Что вы имеете в виду? О социалисте Кречинском знают полицмейстер Свиньин, чиновник особых поручений Макаров, да много кто еще. Другое дело, что мы имеем таинственный побег, умерщвленных неясным образом людей, но не более того. Еще одна страшная сказка на ночь, которую нижние чины тамошней полиции будут рассказывать своим внукам.
Иван Иванович помолчал и спросил:
— Как вы полагаете, Бенедикт Карлович, у нас был шанс удержать его?
— Откуда мы могли знать? Вот теперь зато точно уж знаем, что — нет, не было шанса. Природа этого создания такова, что нашими мерками ее не измерить, не дано нам понять таких, как сей Кречинский… А вы знаете, Иван Иванович, ведь их куда как больше, нежели мы полагаем. Вот ваш рассказ о господине Достоевском. Давно, давно уже слежу я за сим сочинителем! Не все тут гладко! Уже довольно давно, когда я служил… Ну, не важно, где я в то время служил, но самым серьезным образом занимались мы случаями кровопийства. Вы, верно, знаете, о чем я, — недаром же посещали Сигишоару. И, верите ли, вынуждены были признать, что сей факт имеет место быть! Я не говорю о случаях, когда люди делали это вследствие нарушений своего психического здравия. Нет-нет, я говорю о другом: когда люди — хотя можно ли назвать их людьми? — алчут крови как средства насыщения, поддержки своих особенных сил. Некоторые из них притом убивают своих жертв, некоторые — оставляют жить, лишь случаются у тех жертв провалы в памяти да головная боль с недомоганием… да от малокровия потом некоторые умирают… Но положили материал под сукно, не до того было, да и некие высшие чиновники тут же враками все ославили. И вот, уже столько лет спустя, накося! Как повернулось! Потому, Иван Иванович, я и был здесь посажен… Надеялся, знаете ли, что рано или поздно вот этими руками, — Миллерс простер перед собою ладони, — притронусь к верным доказательствам, ан нет… Сорвалось. А ведь страшное грядет, Иван Иванович. Страшное! Сами же видите, что я вам говорю, вы — человек разумный, не можете не видеть…
