Саймон Магинн - Овцы
Вот Элвиса Сэму было жаль. Он пытался сохранить его целым, но глупый пес так отчаянно сопротивлялся, что пришлось его присмирить. С глазом получилось случайно — он целился в горло. А потом, когда он тащил Элвиса к утесу, он сломал ему лапу, пришлось отрезать ее ножом. Ровная культя лучше сломанной лапы, это уж точно. Элвис кричал: он не понимал, что делает Сэм. Что взять с пса. Нельзя надеяться, что он все поймет. Сэм не сомневался, что даже если Элвис не вернется, он попадет в рай и будет жить вечно. Может быть, Иисус подарит ему новую лапу. А сможет ли Иисус вставить ему новый глаз? Сэм точно не знал, но если Иисус может вернуть к жизни целого человека после того, как тот умер, вряд ли ему сложно дать собаке новый глаз. Он надеялся на это.
Овец тоже было жалко, но они оказались такими трудными: убегали и блеяли. Он даже не догадывался, какой тяжелой была взрослая овца и какими хрупкими были ее ноги. Тогда он еще не знал нерушимое правило: он считал, что если их как-то запугать, хотя бы по очереди, то все получится. Ну а потом он научился. И когда его оставляли с Льюином, он отработал технику запугивания. Он набил руку. Точно так же отец научил его забивать гвозди. Это нужно освоить, так говорил отец, набить руку. Но, очевидно, он что-то делает неправильно: пока никто не возвращался — ни Руфи, никто.
С Руфи он сильно рисковал, но для первого раза все получилось совсем неплохо. Он всегда мог заставить маму делать разные вещи: просто внушал ей это, и через какое-то время она это делала. С папой так почему-то не получалось. В общем-то из-за Руфи он не очень волновался, с ней все равно было невесело. Он был не уверен, что хочет, чтобы она вернулась, если уж начистоту. Она все время ревела и липла к маме.
Нет, по-настоящему его волновали люди, которые упали с утеса, райские хористы. Человек в обувном магазине сказал, их были сотни. И все погибли без увечий. Если бы он мог вернуть их — вот было бы здорово. Только представь: огромная толпа людей возвращается и живет вечно. И все благодаря ему. Папа будет им гордиться. Он наверняка простит его за то, что он запер его в комнате и устроил пожар. Это будет великое достижение, не хуже, чем когда он лучше всех учился по математике. Даже лучше. Может быть, папа купит ему велосипед. Сэм с сожалением вспомнил о потерянном рождественском подарке, но дело того стоило. Трудно было нарочно упасть с лестницы, он ударился спиной, но все сработало.
Он постарается сделать так, чтобы вернулась та тетя с вечеринки, и Эдит, и девочки, хотя все это случилось очень давно, к тому же он не был уверен, что Рауль убил их правильно. Рауль мог не знать, что нельзя наносить им увечий, он испортил их кости. Когда он говорил с Раулем перед тем, как упасть в яму, Рауль сказал, что все они были бесами, даже овцы. Сэму было трудно в это поверить; его вера в Рауля была поколеблена. Потом, когда Сэм прочитал то, чтобы написано на стене, Рауль снова вырос в его глазах: он знал о жертвоприношениях, кострах и всем таком. Правда, многие записи Эдит невозможно было прочитать, поэтому Сэм не был в этом уверен. Скорее всего Рауль знал, что делал, по крайней мере в главном. Все равно надо попробовать. Попытка не пытка, так говорил папа.
Уже почти совсем стемнело. Он схватился за канистру и потащил ее дальше. Совсем рядом.
* * *
Джеймс схватился одной рукой за скат, другой — за перекладину. Приподняв одну ногу, он поставил ее на оконную раму и стал приподниматься, медленно, осторожно, подтягиваясь на руке. Его мучило неприятное, тошнотворное чувство, что желоб может в любую секунду оторваться, но тот оказался на удивление прочным. Мгновение Джеймс собирался с духом, потом отпустил перекладину. Целую вечность рука тянулась снизу до желоба над головой, все это время он висел на одной руке, поддерживая себя лишь ногой, упиравшейся в окно. Пальцы нащупали металлический край желоба, он схватился за него и замер, чтобы отдохнуть.
Господи!
Он отпустил другую руку и потряс ею, чтобы восстановить циркуляцию крови. Потом он снова взялся за желоб, закрыл глаза и подтянулся. Он понимал, что все время что-то бормочет, кряхтит; на секунду его отвлекла мысль о том, что именно такие звуки он издает, когда занимается любовью с Адель.
— Осторожнее. Осторожнее. Ос-то-рож-не-е.
Руки тряслись от напряжения, ладони стали скользкими от пота. Он понял, что сейчас упадет. Заныл мочевой пузырь, готовый разорваться. Он открыл глаза и посмотрел в небо. Мускулы на руках напряглись с невероятной силой.
— Ууууух!
Еще немного, еще немного, ну еще совсем-совсем чуть-чуть!
Ему удалось опустить на желоб подбородок, потом поставить на подоконник вторую ногу.
Теперь последняя часть. Он сосчитал от пяти до одного, закинул ногу на скат крыши, подтянулся, закинул на крышу грудь, потом живот, стукнулся о желоб, который уже начинал отваливаться. Но Джеймс уже был в безопасности; ноги беспомощно болтались в воздухе, а он полз вверх по крыше, пока не вылез на нее полностью и, задыхаясь, не лег.
Он уперся ногами в рейки, пополз вверх по хрупкому шиферу и наконец добрался до конька. Усевшись на него верхом, он обратился с бессвязными молитвами к Богу, в которого никогда не верил.
— Спасибо, Иисус. Спасибо тебе, Господи. Спасибо, Иисус.
Откинув голову, Джеймс глубоко вдохнул в себя ночной воздух.
* * *
Овцы разбрелись по темному полю. Одна из них нашла кормушку и начала жевать волокнистую массу, поглядывая, как Сэм осторожно льет в сено бензин, стараясь распределять его как можно экономнее.
Небо уже почти совсем почернело, стало таким темно-синим, что кажется чернее любой черноты. Луны не было, мерцали далекие звезды.
Сэм вылил бензин. Он залез на одну из кормушек и откашлялся.
Каждый, кто на дно упал,
Внемлет пусть моим словам.
Именем Святой Марии
И Бога нашего Иисуса,
Будь ты грешен или свят,
Как услышишь свое имя —
Возвращайся к нам, назад.
Он притоптывал в ритм. Овцы с изумлением смотрели на него, подняв уши, а он продолжал визгливо кричать:
Домашний скот пойдет на дно,
А вам вернуться суждено,
Увидите, как тонут звери,
Услышите мой громкий крик —
И всяк, кто свято в Бога верит,
К живым вернется в сей же миг.
Сэм остановился, почувствовав, что за ним наблюдают десять пар черных подозрительных глаз. Он не мог вспомнить, как дальше. Сунул руку в задний карман, где была его тетрадь для упражнений, но не нашел ее. Черт! Он еще раз мрачно пробормотал последние строки. А, да!
