Адам Нэвилл - Ритуал
Его собственная слабость, ошибки, и недостатки казались жалкими по сравнению с «Блад Френзи». У него даже не получалось быть по-настоящему плохим, а эти парни, по крайней мере, сознательно шли к этому. Ему захотелось смеяться. Он понял, что сходит с ума. Наконец-то. Давно пора. Хуже уже не будет.
Может, его действительно привела сюда какая-то страшная карма. Чтобы он прочувствовал все на собственной шкуре. Люк ухмыльнулся, обнажив окровавленные зубы.
— Я хотел забыться здесь. Хотя бы ненадолго. Хотел провести пару дней с друзьями. Только и всего! — воскликнул Люк, обращаясь к Богу, к существам на чердаке, ко всем, кто его слышал. Он просто хотел вырваться из мира, в котором не ужился. Его работа, убогая квартира, постоянные ежедневные разочарования, старение — он погряз во всем этом. Он хотел перемены и получил ее.
Люк улыбнулся и захихикал, на губах запузырилась кровь. Внезапно он почувствовал, что сошел с ума. Стал диким и свободным от бремени собственного «я».
За дверью раздался стук тяжелых ботинок Локи. Спасибо, что Локи его еще не убил. У него есть еще немного времени, чтобы привести голову в порядок. Он снова обратил на себя внимание и взял себя в руки.
Дверь открылась. Вошел Локи. Он был весь в поту. Грим стекал на бороду и капал на футболку «Сатирикон». Руки были красного цвета.
— Локи. У тебя тушь течет, дружище.
За гигантом в комнату проследовала старуха. Она несла поднос. На нем стоял другой деревянный кувшин, и еще дымящаяся деревянная миска. От запаха мяса и подливки у Люка перехватило дыхание.
Локи ухмыльнулся. — Скоро из тебя тоже потечет, мой друг. Я с нетерпением жду этого момента. Вот это будет шоу! Может, даже снимем на видео.
— Вызови уже свой Рагнарок! Вызови! Вы же это можете, Локи. Только вам не повернуть время вспять. Гребаные дикари. Варвары.
— Спасибо, Люк. Теперь ты начинаешь понимать, как викинги поступают с иноземцами, которые не жалуют Одина.
— Знаешь, я тут подумал, пока лежал здесь, нехорошо будет, если ваша семейка распадется. Вы же неспроста живете вместе. Тогда бы не было никаких «Блад Френзи», да? Похоже, тебя с раннего возраста имели в задницу, Локи.
— Мистер психолог, ты несешь полную чушь.
— Ты банален, дружище. Весь ваш Рагнарок — это поймать пару туристов. Или какого-нибудь бедного священника. Ты большой кусок дерьма, Локи.
— Люк, я напоминаю тебе, что ты здесь гость. — Локи помахал пальцем перед лицом у Люка. — Очень скоро я отдам тебя лесному Богу. Ему расскажешь свою теорию. Пока он будет рвать из тебя кишки. А потом забросит тебя на дерево, как животное. Локи ухмыльнулся.
Люк расхохотался. Смеялся, пока все его покалеченное лицо не заболело. — Говоришь, вы самая злая группа в мире? Серийные убийцы, вызывающие демона. Очень по рок-н-рольному, Локи. Ничего не скажешь. Но все это — дерьмо. Ты — фантазер. Все это чушь, достойная игры «Подземелья и Драконы», дружище. Ты вторичен.
— А ты ходячий труп, Люк. Или, точнее, лежачий.
Старуха поставила поднос рядом с кроватью. Рот Люка наполнился слюной.
— Тебе пора поесть, Люк. И хватит болтать. — Локи посмотрел на тарелку и поморщил нос. — Я хочу, чтобы тебе было лучше, мой друг. Потому что это твоя последняя трапеза.
— Можешь остановить все прямо сейчас.
— Это невозможно.
— Локи. Дай мне убежать. Дай мне шанс выбраться отсюда.
Он ухмыльнулся. — Пожалуйста, ешь. Не усложняй все. Я не такой говнюк, как Фенрис. Я не буду тебя… хм… подтрунивать.
— У моих друзей остались семьи. Я хочу снова увидеть свою собаку. Вот и все. Большего не прошу.
Локи улыбнулся. — Ты ешь. Потом мы тебя подготовим. Сейчас я оставлю тебя одного. — Он направился к двери, потом остановился и обернулся. — Эй, Люк. Если попытаешься выбраться отсюда или выкинешь какую-нибудь глупость, я разрешу Суртр резать тебя, как она хочет. Ей не терпится пустить тебе кровь, Люк. Поэтому мы с ней договорились. Я сказал ей, если Люк снова попробует сбежать, можешь отрезать ему все пальцы на ногах. Можешь уделать его в хлам. И знаешь еще что, Люк? Люк?
— Что?
— Я не шучу.
Локи оставил его наедине со старухой.
60
Старуха занималась приготовлениями. Люк чувствовал нежное прикосновение ее маленьких рук. Наблюдал, как ее игрушечные пальцы срезают с него грязное нижнее белье, обнажая глубоко въевшуюся в тело грязь. Когда он вздрагивал от близости больших старых ножниц к его гениталиям, она успокаивающе ворковала. Подушечки ее пальцев были грубыми и жесткими, как и ее лицо, но само прикосновение нежным, пока она обмывала ему щеки и распухший нос, гладила покрывшийся кровавой коркой лоб.
Она осторожно и аккуратно кормила его, засовывая старой деревянной ложкой теплую тушенку в распухший рот. Потом, придерживая за затылок, помогла проглотить вареную свеклу. Все порезы на лице и голове смазала какой-то черной мазью, пахнущей мхом и дождем.
Ее маленькие, похожие на обсидиановые камешки глаза смотрели из глубины невероятно морщинистого лица. Казалось, они все время улыбались, пока она обрабатывала его связанное в смердящей кровати тело. А еще в ее глазах было тепло. Подлинное тепло, и он чувствовал это. Хотя с такой же симпатией она могла относиться к любимой курице, барану или поросенку. Он значил для нее не больше домашнего животного. Он был важен и ценен, но лишь для утоления голода другого, более древнего существа.
Она вспоминала старые добрые времена. Обмывала его словно труп. Как когда-то другие старые женщины с нежными руками обмывали и одевали тела ее родных. Она жила бок о бок с мертвыми. Возможно, научилась этому ритуалу у своих, еще живых, но уже обратившихся в прах предков с чердака. А может, ей уже доводилось готовить и других бедолаг. Прежде чем отдать их тому могущественному, противоестественному существу, правящему в этих черных лесах. Отдать.
У Люка участилось дыхание. Он вспомнил другой чердак и черную морду, с влажными бычьими ноздрями. Вспомнил изношенные, но крепкие и длинные как мечи рога. Как давно жило оно в той сырой тьме? — Боже. Боже мой. Пожалуйста, — выдохнул он и попытался сесть.
Старуха подошла ближе и удержала его, нежно коснувшись лба, словно успокаивая ребенка, которому приснился кошмар.
Проглотив панику, он с радостью встретил ее руки и тихие слова, смысла которых не понимал. Ее тельце под пыльным, черным, натянутым под самое морщинистое горло, платьем было очень твердым. Но он доверчиво уткнулся ей в грудь и разрыдался.
Кости людей и зверей, остовы заброшенных домов, забытые места поклонения, все здесь было связано друг с другом. Он пришел сюда теплокровным и полным жизни, но теперь должен стать частью этого мира. И другого места в нем для него не было. Больше не было.
