Кладбище домашних животных - Кинг Стивен

Теперь визг шин раздался громче; к нему присоединился скрежет «чиветта» о столбики заграждения, руль какое-то время не подчинялся, и Рэчел нажала на тормоз, думая о том, что она спала, не дремала, а просто спала на скорости шестьдесят миль в час, и если бы здесь не было заграждения... или на ее пути оказалась бы подпорка переезда...

Она выехала на обочину, остановила машину и разрыдалась в ладони, испуганная и сбитая с толку.

«Что-то пытается не пустить меня».

Кое-как восстановив контроль над собой, она снова тронулась в путь — машина, казалось, не пострадала, но она предвидела: когда завтра будет сдавать «чиветт» обратно, у компании «Авис» могут возникнуть вопросы.

«Не думай об этом. Сейчас тебе нужно только одно — выпить где-нибудь кофе».

Проехав Питтсфилд, Рэчел нашла то, что искала. В миле от дороги сверкали огни закусочной и слышался рокот машин. Она съехала с шоссе, поставила автомобиль («А кто-то неплохо поцеловал эту крошку», — сказал чей-то голос едва-ли не восхищенно) и вошла внутрь, где густо пахло жареным салом, вареными яйцами... и, хвала Богу, крепким черным кофе.

Рэчел выпила три чашки, одну за другой, как лекарство — крепкого сладкого кофе. Несколько водителей сидели за столиками или у стойки, заигрывая с буфетчицами, которые казались усталыми, измотанными няньками в ночном детском саду.

Она уплатила и вернулась к месту, где оставила свой «чиветт». Машина не заводилась. Поворот ключа вызвал только сухое щелканье.

Рэчел начала медленно и методично бить по рулевому колесу кулаками. Что-то пыталось задержать ее. Не было никаких причин для того, чтобы новая машина, проехавшая не более пяти тысяч миль, сломалась так быстро. Но это случилось, и теперь она застряла здесь, в Питтсфилде, в пятидесяти милях от дома.

Она прислушалась к рокоту тяжелых грузовиков, и в голову ей пришла мысль, что среди них может оказаться и грузовик, убивший ее сына... и среди рокота ей послышалось злобное, издевательское хихиканье.

Рэчел уронила голову и разрыдалась.

57

Луис обо что-то споткнулся и во весь рост растянулся на земле. Какое-то время он не думал, что может подняться — он просто забыл обо всем, лежа здесь и прислушиваясь к птичьему хору над Чертовым болотом, которому вторил ансамбль болевых ощущений в каждом уголке его тела. Он может лежать здесь, пока не уснет. Или не умрет.

Во сне он мог припомнить, как опустил брезентовый сверток в выкопанную им яму и засыпал туда руками землю. И как он складывал сверху камни, от широкого основания до верхушки...

Но он помнил очень немногое. Он даже не помнил, спускался ли вниз по ступенькам или где-то в другом месте... где? Осмотревшись, он вроде бы узнал одну из громадных старых сосен недалеко от валежника. Неужели он прошел все Чертово болото, не заметив этого? Он надеялся, что это так. Ну и хватит.

«Все, довольно. Я здесь и усну».

Но тут же эта обманчиво успокаивающая мысль подбросила его вверх. Если он останется здесь, его может обнаружить это... то, что было в лесу, что, может быть, смотрит на него прямо сейчас.

Он закрыл лицо руками и был удивлен, обнаружив на нем кровь. Наверно, разбил где-то нос.

— Куда подевалась эта дрянь? — пробормотал он свирепо и стал шарить вокруг, пока не наткнулся на кирку и лопату.

Через десять минут перед ним вырос валежник. Луис полез через него, постоянно оступаясь, но не упал почти до самого низа. Только он взглянул под ноги, как ветка хрустнула («не гляди вниз», предупреждал Джуд), другая ветка зажала его ногу, как тисками, и он с глухим стуком шлепнулся на землю, подталкиваемый в спину ветром.

«Черт меня возьми, если я не побывал этой ночью на двух кладбищах... и черт меня возьми, если этого недостаточно».

Он снова начал искать кирку и лопату и, наконец, нащупал их руками. Тут он разглядел в свете звезд окружающие его предметы. Рядом была могила Смэки. «Он был послушным», — машинально вспомнил Луис. И «Трикси, сбитый на дороге». Ветер все не стихал, и он слышал слабое «дзинь-дзинь» кусочка металла — может быть, звякала банка из-под пива, разрезанная неутешным хозяином животного и приколоченная молотком на могилу любимца, — и страх вновь вернулся к нему. Он слишком устал, чтобы заметить что-то большее, чем учащение пульса. Но это «дзинь-дзинь» из темноты гнало его домой сильнее, чем что-либо еще.

Он прошел через Кладбище домашних животных, мимо могил «Марты, нашей любимой крольчихи, что умерла 1 марта 1965» и «Ген. Паттона»; он наступил на кусок доски, обозначающий место последнего успокоения Полинезии. Металлический звук теперь был громче, и он остановился, осматриваясь. На толстой доске, поваленной на землю, болтался кусок жести, на котором Луис прочитал «Наш хомяк Ринго. 1964-65». Это он звякал беспрерывно на все Кладбище. Луис оторвал жестянку... и оцепенел; волосы его встали дыбом.

Что-то там двигалось. Что-то двигалось с другой стороны валежника.

Он услышал какой-то негромкий звук — шуршание хвойной подстилки, сухой хруст ветки, шорох в подлеске. Звук почти терялся в вое ветра среди сосен.

— Гэдж? — осторожно окликнул Луис.

Само сознание того, что он делает — стоит здесь, в темноте, и зовет своего мертвого сына, — вселило в него ужас. Он начал безостановочно, мелко дрожать, словно в лихорадке.

— Гэдж?

Звук стих.

«Нет еще; слишком рано. Не спрашивай, откуда я знаю, но это так. Это не Гэдж. Это... что-то еще».

Он внезапно вспомнил, как Элли говорила ему: «Он сказал: «Лазарь, иди вон!» потому что, если бы он просто сказал «Иди вон», то все мертвые на этом кладбище ожили бы».

На другой стороне валежника снова послышался звук. На другой стороне барьера. Почти заглушенный шумом ветра. Будто кто-то слепой, гонимый одним лишь древним инстинктом, настигал его. В его усталом мозгу всплыла чудовищная картина: гигантский крот... или нетопырь, который скорее ползет, чем летит, по подлеску.

Луис вернулся на Кладбище, не оборачиваясь больше к валежнику, который мертвенно отсвечивал в темноте. Выйдя на дорогу, он ускорил шаг, а за четверть мили до того, как дорога вышла из леса в поле за его домом, нашел в себе силы побежать.

Луис швырнул кирку с лопатой в гараж и какое-то время стоял у дороги, глядя сначала на путь, по которому он прошел, а потом в небо. Было четверть пятого утра, и он надеялся, что скоро рассветет. Солнце уже вставало над Атлантикой, но здесь, над Мэном, ночь еще держалась. Ветер продолжал завывать.

Он вошел в дом, стараясь держаться в тени, и отпер заднюю дверь. Он прошел через кухню, не зажигая свет и прошел в маленькую ванную между кухней и столовой. Здесь он нажал на кнопку выключателя, и первое, что он увидел, был Черч, сидящий на бачке и глядящий на него своими мутными желто-зелеными глазами.

— Черч, — сказал он. — Я думал, я тебя выставил.

Черч только смотрел на него с верхушки бачка. Да, перед уходом он выгнал его за дверь. Он помнил это совершенно четко. Только недавно он вставил стекло в полуподвале, надеясь, что это решит вопрос. Но кого он хотел обмануть? Если Черч хотел войти, он входил. Потому что теперь он был другим.

Но какое ему дело? Это пустяк, ему сейчас совсем не до того. Он чувствовал себя чем-то недочеловеком, ожившим зомби Джорджа Ромеро или одним из «полых людей», сбежавшим из поэмы Т.С.Элиота. «Странно, что у меня еще не отросли когти после этого Чертова болота», — подумал он, сдавленно хихикнув.

— Садовая я голова, Черч, — сказал он хриплым голосом. — Да-да, уж поверь мне.

Он расстегнул рубашку. На левом боку набухал громадный синяк. Спустив штаны, он увидел, что колено, которым он приложился о камень, раздулось, как воздушный шар. Оно уже отливало пурпуром, и он побоялся, что скоро просто не сможет согнуть ногу. Такие вот вещи могли всерьез напомнить о себе в дождливые дни на склоне его жизни.

Он протянул руку погладить Черча, чтобы почувствовать хоть какую-то поддержку, но кот спрыгнул с бачка, отошел своей шатающейся походкой и сел в другом месте. Он продолжал глядеть на Луиса пустыми желтыми глазами.