Виолетта Буренок - Блунквилль
— Я никогда не была в Саланже… — с сожалением проговорила Виктория. — И никогда, наверное, так и не побываю…
Керин невесело улыбнулся.
— А я провёл там всё детство. Я родился в богатой семье, мой отец был приближённым правителя, поэтому мои детские годы прошли весьма беззаботно. Но конец четырнадцатого столетия разрушил всю мою жизнь. Мне тогда было девять лет…
Виктория закусила губу, производя в уме сложные математические расчёты. В математике она была не сильна, но несколько минут спустя всё-таки сумела высчитать год, о котором говорил Керин. И ахнула.
— Тысяча триста девяносто четвёртый год… — прижав ладони к лицу, проговорила она. — Мы проходили по истории… Алмазийская война, самая разрушительная, самая кровавая… Ой, Керин, я и забыла, что она началась из-за вражды Артанции и Флоренцийской империи.
Керин кивнул.
— В тот день, когда Флоренцийская империя напала на нас, погибли мой отец и старший брат. Они были в королевском дворце, и в первые же минуты войны его взрывом разнесло на кусочки. Если ты слышала об этом, ты, наверное, знаешь, что мешки с порохом были заложены по всем периметру дворца: брат правителя оказался предателем и уже давно подготавливал план внезапного нападения.
Виктория утвердительно мотнула головой.
— Мы с матерью и младшей сестрой бежали из города, — продолжил Керин. — К сожалению, небольшой городок Лас Палатос, в котором мы временно поселились, вскоре был охвачен чумой, как, впрочем, и большая часть Старой Европы. Вспыхнувшая война, проливные дожди, отвратительная еда сделали своё ужасное дело: болезнь торжествовала повсюду. Моя сестра тоже заболела, но каким-то чудом ей удалось выжить. Когда мы уезжали из этого кошмара, ехать приходилось буквально по трупам: гибло так много людей, что хоронить их было и некому и негде.
Керин прервался. Виктория сидела, немая и бледная, с диким ужасом впитывая в себя каждое его слово. Она уже жалела, что попросила Керина рассказать ей о его жизни, потому что слышать о мучениях возлюбленного было невыносимо тяжело. Но она точно знала, что выслушает до конца. Потому что, вслушиваясь в его речь, она представляла себя на его месте и страдала так же сильно, как он, а это делало их ближе. И ещё — она знала, что некогда была частью той его жизни, и сейчас ей действительно казалось, что она припоминала прежнюю себя.
— После долгих скитаний мы поселились в столице Великой Англиканской республики. Мама устроилась работать в небольшой таверне "Счастливая звезда" на перекрёстке дорог при въезде в город; хозяин платил не очень много, но предоставлял еду и кров, и к тому же для женщины с двумя детьми всё равно не нашлось бы лучшего варианта. Через год мама вышла замуж за хозяина таверны, а ещё через год у меня родился младший брат. — Керин долго молчал, поджав губы и отведя задумчивый взгляд в сторону. Он сидел рядом с Викторией, но мыслями был далеко-далеко в прошлом. — В четырнадцать лет моя жизнь изменилась. Я встретил её. Тебя.
В тот день мать послала нас с сестрой на рынок. Знаешь, городские рынки тех времён представляли собой весьма омерзительное зрелище: скопище грязных лотков и лавчонок, гнилые запахи, грубые люди. Но лондонский рынок сильно отличался от других. Он был расположен на берегу моря, прямо напротив огромного порта, в который каждый день прибывали корабли со всего мира.
Как раз тем утром ожидалось грандиозное событие. Лондонский порт встречал "Жемчужную принцессу Пенелопу" — восхитительный корабль, возвращающийся из одного из первых плаваний на Дальний Север. Мы с сестрой бросились к причалу. Нам удалось пробиться сквозь толпу и повиснуть на канатах, откуда был очень хороший обзор. Я видел, как по трапу на берег сходил капитан корабля, а с ним была хорошенькая девочка с волосами цвета ореха, моя ровесница. Капитана встречали очень бурно, его маленькую спутницу осыпали лепестками. Я качался на канате среди десятков других мальчишек и силился расслышать её имя, но в это время у моей сестры слетела шляпка. Ветром её относило всё дальше и дальше вдоль берега; я стал следить за ней взглядом и потерял из виду дочку капитана.
Вечером мне досталось от матери за утерянную шляпку сестры — одну из немногих вещей, оставшихся ещё со времён жизни в Саланже. На следующее утро, ещё до рассвета, я решил сходить в порт и поискать её, без особой надежды, разумеется, но сестра так плакала и так верила в эту находку, что я не мог её разочаровать. Я брёл по берегу в нескольких сотнях метров от причала, когда снова увидел её. Девочка взобралась на серый валун и сидела там, поджав ноги, глядя на розовеющий в преддверии рассвета горизонт.
— Это была я? — не удержавшись, спросила Виктория. — То есть Вероника?
— Да! — кивнул Керин. — Но в тот момент я не знал ни о тебе, ни о ней. Я просто стоял и любовался самой красивой девочкой, какую только видел. Потом алый шар солнца показался из воды, и девочка зажмурилась, потому что его яркие лучи били ей в глаза, и повернула голову в сторону. И заметила меня.
"Доброе утро!" — её нежный голос походил на плеск морских волн. Цвет её глаз, пронзительно-синий, тоже напоминал море.
"Здравствуй!" — ответил я ей, растерявшись при взгляде в её бездонные глаза. — "Я видел тебя вчера. Ты дочка капитана "Пенелопы"?
"Вовсе нет!" — засмеялась девочка. — "Мои родители живут в Лондоне и мой папа — кузнец. Капитан возит меня с собой в качестве талисмана".
"Талисмана?" — не понял я.
"Это очень длинная история!" — снова засмеялась девочка. — "И началась она задолго до моего рождения из-за одного шутливого уговора между моим папой и его лучшим другом. Меня, кстати, зовут Вероникой".
"А я — Керин!"
Так я познакомился с той, которую ждал всю мою жизнь.
Керин посмотрел на Викторию, улыбнулся и добавил:
— И даже после жизни.
— И вы сразу начали встречаться? — спросила девушка.
— Встречаться? — удивился Керин. — Нет! Нам было по 14 и мы стали самыми большими друзьями. Она уезжала с капитаном, и я с нетерпением ждал её возвращения, потому что когда она возвращалась, она рассказывала удивительнейшие истории, и я был счастлив.
В 19 лет капитан подарил Веронике новый корабль, она собрала команду и позвала меня с собой в плавание. Я согласился и отправился с ней. Это путешествие чуть не закончилось для меня весьма плачевно. На африканском континенте я подхватил редкую тропическую болезнь и два месяца пролежал в каюте с дикими болями. Вначале я держался, но потом всё это настолько вывело меня из себя, что я разозлился на Веронику. Я вёл себя отвратительно, кричал, когда она заходила ко мне…
