Людвиг Павельчик - Рыдания усопших (сборник)
Что будем делать? шепнул Петер, прервав затянувшееся молчание.
А черт его знает! откликнулся Тим. – Ложись и спи, деваться все равно некуда… Да не реви ты, Тони, без тебя тошно!
Я? Реву? возмущенно отозвался молчавший до сих пор мальчуган. – С чего ты взял?
Еще и врешь! Кто же тогда всхлипывает в углу? Наложил, небось, в штаны и боишься признаться?
Окстись, дуралей! взорвался и без того находившийся на пределе своих душевных возможностей Антон. – Протри глаза! Я лежу возле столба, а не в углу.
Верно… Что же это тогда?
Прислушались. Поначалу все было тихо, но затем из дальнего угла землянки и впрямь донесся тихий, но отчетливый всхлип, словно кто-то обиженный пытался заглушить свой плач рукавом. Через минуту звук повторился, за ним последовал еще один, сопровождаемый протяжным стоном, а затем в углу снова зашуршало, как будто плачущий заворочался на своем ложе.
Господи, отведи беду! хрипло выдавил из себя Тони. – Не покинь нас…
Зажги спичку, Петер! – сдавленным голосом бросил Тим. – Быстрее!
Не могу! откликнулся тот. – Не буду!
Почему, черт тебя возьми?!
Вот именно поэтому… Если я зажгу спичку и увижу то, что там прячется, то точно сойду с ума и меня возьмут черти!
Хватит болтать! Дай мне коробку!
Не дам! Хоть режь, не дам! Лучше уж в темноте подохнуть…
Снова молчание. Присутствие в тесном лесном домике чего-то страшного, чуждого было таким явным, что пытаться объяснить его разыгравшимся воображением и юношеской внушаемостью было бы бессмысленно. Страх сковал юные души, никто из ребят не в силах был шелохнуться, не говоря уж о том, чтобы встать и попытаться отодвинуть дверной засов, чтобы выбраться наружу. А когда в довершение всего еще и зазвенели остатки цепи на столбе, чуть ли не под носом у Тони, мальчишки и вовсе впали в полубессознательное состояние, сбились в кучу в противоположном углу и попрощались с жизнью.
Когда Тим открыл глаза, то увидел, что импровизированная дверь отброшена, и землянка освещена ярким утренним солнцем. Трава и листья, устилающие пол, были сбиты ногами в кучи в приступах вчерашнего страха, и меж кучами этими проглядывала голая земля. Столб с куском цепи по-прежнему осиротело торчал посреди землянки, три угла которой были совершенно пустыми, а в четвертом мирно посапывал толстяк Тони. Рубаха его задралась, и миру открылась обширная площадь его бледного живота, мерно вздымающегося при дыхании.
Выбравшись наружу, Тим увидел малявку-Петера, который уже развел костер и бродил меж деревьев в поисках грибов или еще чего съестного. Вид у Малявки был довольно бодрый, хотя и осунувшийся.
Эй, Петер! Ты чего это нас не разбудил? крикнул ему Тим. – Тони не переживет, если ты без него нажрешься!
Малявка-Петер помахал Тиму рукой и улыбнулся.
Да я еще и не нашел ничего, так что жрать нечего. А знаешь что, Тим?
Что?
Я знаю, кто выкопал эту землянку.
Да? Кто же?
Дьявол, чуть понизив голос, на полном серьезе заявил Петер. – И она – не что иное, как вход в ад. Хорошо, что я не дал тебе спички, иначе мы все провалились бы в преисподнюю!
Фантазер ты, Малявка! ответил Тим, но как-то неуверенно. – При чем здесь спички?
Не скажи! Пока мы не увидели его рожу, у нас еще был шанс выбраться, но если бы увидели – все, пиши пропало…
Не найдя, что возразить на столь убедительный аргумент, Тим махнул рукой и отправился будить Тони. Он знал одно – мальчишеского штаба в этой землянке не будет.
Солнце уже стояло в зените, когда друзья достигли околицы своей деревни. Тони радовался предстоящей трапезе и бабкиным расспросам, которые дадут ему возможность развить фантазию, малявка-Петер просто глазел по сторонам, ковырял в носу и хрустел пальцами, Тим же был мрачен, ибо предвидел нешуточную трепку, которую непременно задаст ему отец. Надежды на то, что удастся увлечь брюзгу рассказом о ночном приключении, у Тима не было.
Так и вышло. Едва вернувшись из кузни, суровый крестьянин схватил сына за шиворот и «спустил с него три шкуры», не жалея вожжей. Услышав же затем о странной землянке со столбом и цепью, почему-то рассвирепел еще больше и повторил экзекуцию. Отец был сам не свой и лупцевал Тима не ведая жалости, пока не устала рука. Случай спас парнишку: во двор зашли по делу двое соседей-крестьян, и извергу пришлось оставить сына в покое.
Ты все лютуешь? мрачно поинтересовался у отца бородатый Франц, не трогающий своих детей и не одобряющий садистских методов воспитания.
А тебе что? огрызнулся тот. – До такого сорванца иначе не доходит…
Ну-ну… А мы, между тем, как раз таки к нему, а не к тебе.
Вот как? Зачем это?
Да вот, хотелось бы от него послушать историю о лесной ночевке, если ты не возражаешь.
Отец прищурился и, не зная, что ответить, переводил взгляд с одного визитера на другого.
Ну, так как?
А на следующий день деревня пришла в дикое возбуждение. Ведомые малявкой-Петером, к землянке отправились шестеро мужчин с заступами и к вечеру вернулись, неся с собой что-то завернутое в тряпки. «Находку» опознали и похоронили под бабий вой и причитания, а представителям власти пришлось даже утихомиривать некоторых разбушевавшихся и жаждущих мести личностей. Проблема была в том, что объект этой мести оставался неизвестным, и не было никакой надежды на то, что он когда-нибудь отыщется. Петер и Тони ходили в героях, снова и снова по просьбам жителей повторяя свой рассказ, Тиму же отец велел не высовываться из дома и грозил содрать с него шкуру, посмей парнишка ослушаться. Нелюдимый кузнец не ходил с другими к землянке и не помогал в похоронах, не слушал рассказов и не участвовал в обсуждении всколыхнувшей всю округу истории. Он заявил, что все эти бредни его не интересуют и ударился в пьянство, забыв обо всем на свете.
Однако мальчишеские страхи недолговечны, и Тим, убедившись, что хмельному отцу до него нет никакого дела, нарушил грозный запрет и как-то вечером постучал в окошко дома, в котором жил вдвоем со своей бабкой Бертой Тони. Поколебавшись, ему открыли, и он присоединился к мрачным молчаливым посиделкам у дубового, чисто выскобленного стола. Удивленный парнишка долго не мог понять, в чем дело, и Тони, заметно осунувшийся за последние дни, отвел его в свою комнату, где и поведал о причине царящего в доме траура.
Лет двенадцать назад, после трагической гибели в горах бабкиного сына и его приветливой, но не в меру активной жены Берте пришлось приютить у себя оставшихся сиротами внучат – годовалого карапуза Антона и его старшую сестру Тину – тринадцатилетнюю копию своей чернобровой чертовки-матери, с малых лет отличавшуюся задиристым нравом и выглядевшую вопреки нежному возрасту вполне зрелой самкой.
