Лилит Мазикина - Луна, луна, скройся!
— С чего ты взяла? Ты что, у себя на теле находила порезы, следы от иглы? Чувствовала после общения с ним слабость, страдаешь анемией?
— Почему порезы? Он разве не кусать должен? У него такие клыки… выразительные.
— Клыки используются только в драках с… такими, как я. Если ими пользоваться при питании, получается неаккуратно — так делают только свежеобращённые упыри. Госька, послушай. Кристо очень не любит Батори. Каких-то особых причин у него нет, просто не любит и не доверяет, понимаешь? Но Батори исповедует принцип добровольности. У него есть добровольные доноры, и сам он, между прочим, добровольный донор. Не раз кормил меня — и Кристо, кстати! — своей кровью.
— Ничего себе! Ты питаешься кровью?!
— Ой, ёж ежович… прежде, чем я наговорю всякой ерунды, докладывай давай подробно, что именно сказал тебе мой кузен!
— Ну уж нет, лучше ты мне наговори побольше ерунды, а то я чувствую себя дура дурой. Итак, Ловаш вампир, но молча бы кровь из меня не стал пить, да? А так может быть, чтобы он за мной ухаживал только надеясь на… добровольное сотрудничество?
— Не знаю. Но вот чего знаю — романы и питание он не смешивает никогда. Так что будет только одно. А ещё — ему очень нравятся молодые брюнетки. И, наконец… Кристо переспал с его девушкой, пока мы с Батори разговаривали в соседней комнате. Так что подозреваю, что сейчас упырь точно в новом поиске. Слушай, ты правда вот взяла и так просто поверила… в вампиров?
Госька ставит пустую чашку на тумбочку.
— Не сказать, чтобы просто. До сих пор не понимаю, верить или нет. Но вы так с Кристо оба убеждённо говорите. И… ты ведь действительно так странно спишь и просыпаешься.
— Можно подумать, Кристо не странно.
— И он тоже.
— Может быть, ты просто сошла с ума и тебе кажется, что мы странно спим и говорим странные вещи. Как тебе такой вариант?
— Да иди ты.
— А что насчёт Батори? Ты передумала, да?
— Заводить роман? Почему это? Сама же говоришь — пить кровь он не полезет…
— … только в постель…
— … а это то, что мне, откровенно говоря, надо. У них же это по-человечески происходит, да?
— Абсолютно. Даже дети могут быть, так что ты там поосторожней. И главное, знаешь что? Если будете с ним в соседнем со мной купе или соседнем номере — не ори, ради Бога! И ему не давай ничем стучать. Нервирует!
Госька хохочет, толкая меня в плечо.
— Ладно, обещаю!
Она смеётся и смеётся, пока вдруг не начинает плакать.
На поезд нас Г оська просила не провожать — отец не поймёт, мозг потом грызть будет. Так что мы наскоро попрощались перед его приходом, и я повела Кристо в одну из тех забегаловок, у которых ставят свои фуры дальнобойщики.
— Куда же мы? — спрашивает Кристо.
— В Вену.
— Почему в Вену?!
— Большой город, легко затеряться. Ну и вообще — хочется.
— А почему не в Кошице? Или Брно?
— А почему не в Вену?
— Не могу теперь на немцев смотреть. Не по себе делается.
— Ну, уж перетерпи как-нибудь. Мы там ненадолго задержимся, поедем потом в Богемию.
— В Кутну Г ору?
— Если хочешь, то туда.
— Нет!
— Тогда в Прагу. Давно хотела встретить день рождения в Праге.
— Ясно.
Дальнобойщик с подходящим маршрутом находится только часа через полтора. Нам приходится подождать, пока он поест на дорожку.
— Кристо, а ты к Гоське-то того, не приставал? — несколько запоздало интересуюсь я. Кузен заливается краской:
— Ты же мне сказала, чтобы не это самое, когда помогает кто-то…
— Сказать-то я сказала, да кто знает, услышал ли кто. Ты давай объясни теперь, чего о вампирах на каждом углу вопишь? Тебя мать с отцом не учили, что это — цыганские дела?
— Учили… Жалко её стало. Красивая. А она Надзейке твоей родственница, да? Похожи как сёстры.
— Нет, не родственница.
Кристо молчит. Думает о своём, уставясь в пространства. Вдруг говорит:
— А у меня тоже день рожденья в августе… Только в конце. Двадцать девятого числа.
— И что я должна сказать по этому поводу?
— Так… ничего.
Путь до Вены занимает почти всю ночь. Мы выходим, чуть-чуть не доезжая — на случай, если кто-то следит за тем, кого привозят дальнобойщики (это соображение Кристо, которое я, ради разнообразия, принимаю). Не спеша идём по сонным рассветным предместьям блистательной Вены.
Вена! Город-праздник, город-игрушка, город-бал, город-песня! Уже шестнадцать лет, как развалилась Империя, но поколения за поколением галициан, венгров, пруссов, богемцев, словаков вырастают с образом Вены — города кокетливых прачек, лучших яблочных штрудлей, кинофестивалей и дворянских балов, чувственнейшего из вальсов, рождественских сказок и, конечно же, знаменитой оперы. Вена — легкомысленная и очаровательная, роскошная и элегантная, лукавая, переменчивая Вена ждала нас в часе пути. Нет, на самом деле я никогда не мечтала её посетить, но теперь, когда она оказалась так близко, сердце моё забилось, как у всякой девушки бывшей Венской Империи. Боже, да ведь и в детстве мы все играли в венские балы, утаскивая под производство элегантных нарядов материнские комбинации и нижние юбки — за шелковистость и нежные цвета.
— А где мы днём будем спать? — спрашивает Кристо. — Опять в отеле свиданий?
— Если не удастся найти ещё одного дворника-цыгана.
— А в Вене есть цыгане?
— А где их нет?!
— В Пруссии.
После воспоминания о депортации уже не хочется разговаривать. Мы молча проходим по спальным районам на окраинах, рассматривая уже вышедших на работу дворников. Почти все они — сербы, словаки и чехи, иногда встречаются и немцы. Наконец, нам везёт: в одном дворе шаркает метёлкой по асфальту тётка цыганской наружности. Я заговариваю с ней по-цыгански. Недолгие переговоры, передача денег «деткам на конфетки», и Рани — так зовут тётку — отводит нас в дворницкую каморку. В высотке постройки семидесятых годов дворницкая расположена в первом этаже, несколько уменьшая фойе; в ней предусмотрена кухня, вернее, кухонька, в которую попадаешь сразу, открыв дверь. В кухоньке нашлось место не только раковине и плите (газовой, подключённой к трубе), но также неширокой разделочной тумбе и холодильнику. Посуда расставлена на полках. Напротив стены с полками — широкие двери стенного шкафа. Рани тихо просит нас разуться и ставит кеды в шкаф, потом ведёт нас в комнату, где ещё спит её семья. Эта комната совсем немногим больше той, в которой я провела своё детство, и в ней очень не хватает окна. Чтобы ориентироваться, Рани оставляет открытой дверь на освещённую кухню. В полумраке я вижу спускающиеся от потолка светлые занавески, отделяющие как минимум две кровати от остального пространства, высокий гардероб и прижавшийся к нему квадратный стол, узкий стеллаж с книгами и фотографиями, тумбу с телевизором в углу, дверь в санузел в дальней стене. Пол покрыт немного вытертым болгарским ковром, подаренным, должно быть, некогда на свадьбе Рани и её мужу. Рани показывает нам: мол, садитесь. Или ложитесь. Прижимает палец к губам. Мы понятливо киваем. Я сажусь по-цыгански, а Кристо тут же вытягивается на ковре, положив голову мне на бедро. Видя моё возмущённое лицо, разбитно подмигивает. Хитрый, щенок! Мне сейчас неловко поднимать шум — все спят. Я корчу кузену страшную рожицу, но его этим не пронять: закрыв глаза, он дремлет, а то уже и спит. Ну да, он же у Госьки раньше меня проснулся. Потратил время зря — на то, чтобы запугать девушку.
