Джо Хилл - Призраки двадцатого века
Он вышел в кухню, держа свою рваную и грязную одежду под мышкой и ощущая себя чистым, свежим, сытым и таким же, как все люди. Женщина сидела у стола и вертела в руках один из его старых ботинок. Со слабой улыбкой она срывала запекшиеся тряпицы, которыми Киллиан подвязывал подошвы.
— Эти ботинки заслужили покой, — сказал он. — Мне почти стыдно за то, как я с ними обращался.
Она подняла голову и рассмотрела его новое одеяние. Задержалась на брюках. Киллиану пришлось закатать штанины.
— Я не знала, подойдет ли тебе его одежда, — сказала она. — Мне казалось, что он крупнее тебя, но я не была уверена. Думала, это моя память делает его больше.
— Что ж. Он был высоким, как вам и казалось.
— Он становится все больше, — сказала она, — Чем дальше я ухожу от него.
Киллиан никак не мог отплатить за одежду и еду. Женщина сказала ему. что до Нортгемптона три мили, и ему лучше отправиться в путь сразу, потому что пока он туда доберется, он проголодается снова, а в «Святом сердце» при церкви Девы Марии раздают бесплатные обеды. Там он получит миску бобов и кусок хлеба. Еще она сказала, что на восточном берегу реки Коннектикут стоит Гувервилл, но если он туда забредет, лучше не оставаться там надолго, потому что тамошняя полиция часто устраивает рейды и арестовывает людей за бродяжничество. Уже выйдя на крыльцо, она сказала, что лучше быть арестованным на товарной станции, чем прыгать с быстро идущего поезда. Она попросила его больше никогда не прыгать с поездов, только когда те остановятся или совсем уж медленно двигаются; не то в следующий раз он не отделается подвернутой лодыжкой. Он кивнул и спросил еще раз, не сделать ли для нее что-нибудь. Она ответила, что только что рассказала, что он должен для нее сделать.
Киллиан хотел взять ее за руку. Гейдж взял бы ее за руку и пообещал молиться за нее и за мужа, которого она потеряла. Он хотел рассказать ей о Гейдже. Однако он понял, что не в силах прикоснуться к ее руке, что он вообще не может шевельнуться и отчего-то неожиданно потерял голос. Его потрясала до глубины души щедрость людей, которые сами почти ничего не имели. Порой их безграничная доброта заставляла Киллиана бояться, что какая-то хрупкая часть его организма не выдержит благодарности и сломается.
Пересекая двор в новой одежде, он глянул в сторону леса и увидел, что девочки по-прежнему среди папоротников, но уже не сидят, а стоят. В руках у каждой из них было по букетику поникших полевых цветов, и обе они смотрели вниз, на землю. Он остановился, гадая, чем они занимаются и что лежит среди папоротников, скрытое от его взгляда. Пока он так стоял, обе повернули к нему свои белые головки — сначала старшая, а за ней и младшая, совсем как в первый раз — и молча воззрились на него.
Киллиан неуверенно улыбнулся и заковылял к ним. В зарослях мокрого от росы папоротника, не дойдя до девочек пару шагов, он остановился. Перед ними обнаружился расчищенный от травы участок. Там, на куске черной холстины, лежала третья девочка — моложе двух других, в белом платье с кружевным воротником и манжетами. Ее белые, как слоновая кость, ручки сложены на груди, под них подсунут букетик. Глаза ее оставались закрыты. Лицо девочки подрагивало, словно она боролась со смехом. Ей было не больше пяти лет. У нее в голове лежал венок из вялых маргариток, в ногах — еще один. Сбоку — раскрытая Библия.
— Наша сестра Кейт умерла, — сказала старшая девочка.
— Мы ее хороним, — сообщила средняя сестра.
Кейт неподвижно лежала на черной тряпке. Глаза она не открывала, но, чтобы не смеяться, ей пришлось закусить губу.
— Хотите поиграть с нами? — спросила средняя сестра. — В эту игру? Можете лечь. Тогда вы будете покойником, а мы покроем вас цветами, будем читать над вами Библию и петь гимны.
— Я буду плакать, — предложила старшая сестра. — Я могу заплакать, когда захочу.
Киллиан стоял и смотрел на девочку, лежащую на земле, и на двух плакальщиц. Наконец он сказал:
— Боюсь, мне такая игра не очень нравится. Я не хочу быть покойником.
Старшая девочка оглядела его с ног до головы и остановила взгляд на его лице.
— А почему? — спросила она. — Вы одеты для этой роли.
МАСКА МОЕГО ОТЦА
По дороге на озеро Биг-Кэт мы играли в игру. Ее придумала мама. Когда мы выехали на федеральную трассу и в небе не осталось света, за исключением холодного бледного сияния на западе, она сказала, что за мной гонятся.
— За тобой гонятся карточные люди, — объяснила она, — дамы и короли. Они такие плоские, что могут проскальзывать под закрытыми дверями. Они двигаются нам навстречу, со стороны озера. В поисках нашей машины. Хотят перехватить нас. Ты должен прятаться всякий раз, когда покажется встречный транспорт. Мы не можем защитить тебя от них на дороге. Ой, скорее ложись. Вон едет один из них.
Я растянулся на заднем сиденье и смотрел, как по потолку движется свет фар приближающейся машины. Я не знал, подыгрываю ли я маме или просто устроился поудобнее для долгой дороги. Я хандрил. Меня пригласил в гости с ночевкой мой друг Люк Редхилл, вечер я надеялся провести за игрой в пинг-понг, а потом до утра смотреть телевизор вместе с Люком, его длинноногой старшей сестрой Джейн и пышноволосой подружкой Джейн — Мелиндой. Но когда я вернулся из школы домой, то обнаружил, что на крыльце стоят чемоданы. Отец загружал их в машину. Только тогда я узнал, что мы едем в домик дедушки на озере Биг-Кэт. Сердиться на родителей за то, что они не предупредили меня о своих планах заранее, я не мог — скорее всего, они и сами о них не знали. Это вполне в их стиле — придумать поездку на озеро за обедом. У моих родителей не было планов. У них были импульсы и тринадцатилетний сын, и они не видели никаких причин для того, чтобы последний как-то помешал первым.
— Почему вы не можете меня защитить? — спросил я.
Мама ответила:
— Потому что есть вещи, от которых материнская любовь и отцовская храбрость не в силах спасти. И потом, кто мог бы сразиться с ними? Ты ведь знаешь, какие они, эти карточные люди. Всегда ходят с золотыми секирами и серебряными пиками. Ты никогда не обращал внимания на то, как хорошо вооружены старшие карты в колоде?
— Недаром первая карточная игра, в которую учатся играть дети, это «Война», — вставил отец, небрежно придерживая руль одной рукой. — Вариации вечной темы: метафорические короли сражаются за ограниченные запасы денег и девиц в этом мире.
Мать развернулась на сиденье и посмотрела на меня серьезными, светящимися в темноте глазами.
— У нас проблемы, Джек, — сказала она. — У нас ужасные проблемы.
