Роберт МакКаммон - Жизнь мальчишки. Том 2.
— А еще что-нибудь вы можете вспомнить? — нетерпеливо спросил я, подгоняя своего соседа.
— Да, именно это он и говорил, — кивнул головой мистер Осборн. — “Кто еще знает? ” — вот что болтала эта птица в перерывах между ругательствами. Точно.
— “Кто еще знает” о чем? — спросил я.
— А я почем знаю? Просто “Кто еще знает? ” и все тут, а остальное я просто не разобрал. И было еще кое-что, слово, похожее на имя.
— На имя? Какое имя?
— Ханнафорд, вот какое. Или какое-то другое, но довольно близкое по звучанию. Ханна Фюрд, вспомнил я.
— Может, я ошибаюсь, потому что это имя я слышал только раз. Но ругается попугай забористо, уж поверь!
— Вы помните что-нибудь о том, как мисс Голу.., хм.., мисс Катарина Гласс говорила, что ее попугай начинает беситься, стоит ей только начать играть на пианино? Ту самую мелодию, что она играла нам?
Я постарался вспомнить название мелодии, которую исполняла для нас мисс Голубая.
— “Прекрасные мечты”, так, кажется, она называется?
— “Прекрасный мечтатель”, — поправил мистер Осборн. — Конечно, я помню эту песню, потому что мисс Гласс учила ей и меня.
— Учила вас?
— Вот-вот, именно, учила меня. Я всегда мечтал научиться играть на каком-нибудь музыкальном инструменте. И я решил брать уроки мисс Голу.., это было, кажется, четыре года назад, когда она преподавала музыку целый день. У нее было много взрослых учеников, и всех нас она заставляла учить эту мелодию. Послушай, теперь, когда ты мне сказал об этом, я вспомнил, что в те времена попугай в задних комнатах никогда не кричал, а уж кто только не играл у сестер Гласс “Мечтателя”. Странно, верно?
— Странно, — в свою очередь поддакнул я мистеру Осборну.
— Да. Ну что ж, мне пора возвращаться к работе. Оглянувшись, мистер Осборн заметил миссис Хакаби, важно выходившую из кладовой с видом ужасно суровым, непреклонным и способным вселить страх даже в бывалого солдата.
— Ну что, помог я тебе?
— Думаю, что да, вы мне здорово помогли, — отозвался я. — Хотя я еще до конца не уверен.
Мистер Осборн поднялся на ноги.
— Эй, может, ты и меня вставишь в этот свой рассказ?
— В какой рассказ?
Взгляд мистера Осборна снова сделался подозрительным.
— В ту самую детективную историю, где главным действующим лицом у тебя должен стать попугай.
— А, в рассказ! Конечно, сэр, почему бы и нет.
— Надеюсь, ты сделаешь меня положительным героем, — требовательно, но с усмешкой сказал мне повар и, махнув на прощание рукой, устремился обратно к вращающейся двери. По телевизору выступал какой-то человек в военной форме со злым лицом. — Эй, Юджин! — крикнул повару мистер Моултри. — Хватит там болтать с пацанами, послушай-ка лучше, что говорит этот вояка!
— Мистер Осборн! — позвал я повара, прежде чем тот успел уйти далеко и внимание его привлек телевизор. — Как вы думаете, если вдруг мисс Гласс станет играть эту мелодию на пианино, а попугай опять будет орать, может, тогда вы разберете побольше?
— Вряд ли мне представится такая возможность, — ответил повар.
— Сэр?
— Пару недель назад мисс Голубая отдала своего попугая доку Лизандеру. У него открылась не то лихорадка, не то другая птичья болезнь. Док что-то объяснил, но я не до конца понял ее пересказ. А несколько дней назад попугай взял да и сыграл в ящик. Что там он болтает, а, Дик?
— Ты только послушай его! — Мистер Моултри кивнул головой на человека на экране. — Его звать Линкольн Рокуэлл! Этот сукин сын заправляет Американской фашистской партией! Веришь в такое?
— Американские фашисты? — Я заметил, как шея мистера Осборна позади начала наливаться кровью. — Хочешь сказать, что эти сволочи, которых я помогал бить в Европе, теперь пробрались в нам в Штаты?
— Он говорит, что собирается пробиваться в президенты! — в восторге заорал мистер Моултри. — Говорит, что и выборов никаких не нужно, они просто захватят власть, и все тут!
— Попадись он мне в руки, уж я бы ему его придурковатую голову-то отвернул!
Я уже шагал к выходу из кафе, погрузившись в сложные запутанные размышления. У самого выхода я услышал, как мистер Моултри — который, по словам бывшего нашего шерифа мистера Эмори, состоял членом ку-клукс-клана, — засмеялся и сказал:
— А вот тут парень прав! Говорит, что пора всех негров вышвырнуть обратно в Африку. Уж я бы не стал терпеть черномазого в своем доме, не то что некоторые, которые позволяют всяким Лайтфутам шататься по своей лачуге!
Я услышал брошенные им язвительные слова и знал, кому они предназначались. Я остановился и поглядел на него. Улыбаясь до ушей, мистер Моултри болтал с мистером Осборном, пока мужчина на телеэкране говорил что-то о “расовой чистоте”, и наблюдал за мной краем глаза.
— Да уж, мой дом — моя крепость! Уж я-то не стану звать в свою крепость всяких там ниггеров, чтобы они провоняли его до самых половиц, вот уж фига с два! А ты что скажешь, Юджин?
— Линкольн Рокуэлл, говоришь? — прищурил один глаз мистер Осборн. — А что, неплохое имя для фашиста!
— Есть еще в наших краях парни, которые соображают, что к чему, которые не станут якшаться со всякими там ниггерами, верно, Юджин?
Мистер Моултри продолжал гнуть свое, напряженно наблюдая за моей реакцией, заманивая меня и дожидаясь ответа.
В конце концов болтовня Моултри достигла сознания мистера Осборна. Повернувшись к сидевшему у стойки, он брезгливо взглянул на него тем же самым взглядом, с которым, наверное, разглядывал на своей кухне заплесневелый сыр.
— Парень по имени Черни Грейверсон спас мне жизнь в Европе, Дик. И он был чернее, чем стены в угольном подвале ночью.
— Вот черт.., послушай.., я совсем не то имел в виду… — Улыбка мистера Моултри вдруг сделалась жалкой. — Я готов признать, — торопливо заговорил он, спасая остатки достоинства, — что у одного или у пары из черномазых на сотню встречаются мозги белого человека вместо обезьяньих.
— Знаешь, что я скажу тебе, Дик? — проговорил мистер Осборн, положив свою пятерню с армейской татуировкой на плечо Моултри и немного придавив его к полу. — Заткни-ка ты лучше свое хлебало, ясно?
Замолчавший после этого мистер Моултри больше не предпринимал попыток оправдаться.
Вместе со мной, покинувшим бар “Яркая звезда”, с экрана исчез и мужчина в коричневой полувоенной униформе. Забравшись на Ракету, я покатил обратно к дому, погромыхивая формочками для выпечки в своей корзинке.
Голубой попугай больше не шел у меня из головы — несчастный голубой попугай, недавно скончавшийся от неведомой птичьей болезни, который, не в пример многим другим птицам, умел разговаривать по-немецки.
