Питер Джеймс - Возлюбленная
– И это все? – Он отошел от тележки, пересекая комнату в сопровождении медсестры. – Она не выдержит. В таком состоянии. Свяжитесь с Лондоном и добудьте немного крови. Ее могут привезти «скорая помощь» или полицейские. Введите этот литр немедленно и подсоедините ее к капельнице с пятипроцентным раствором декстрозы.
В открывшуюся дверь вбежал мужчина. Поверх его рубашки и теннисных шорт была накинута белая куртка. Он смотрел на ее бледное холодное тело широко открытыми глазами, пытаясь постичь сразу все. Он осторожно приподнял окровавленный бинт, лежавший на ее паху, и кровь снова забила оттуда струей. Он кивнул сиделке, чтобы та подержала бинт, пока он исследовал влагалище.
– Утробный плод, – сказал он спокойно, словно читая запись из блокнота. – Ребенок преждевременный, крошечный. Утробный плод, то есть ребенок лежит вперед не головой, а задом, плотно сжатый ее тазом. Шейка матки расширена на четыре пальца. – Он приставил стетоскоп для плода к ее матке и прислушался. – Ребенок жив. Плацента сзади. Лезвие может и не пройти, но мы не можем рисковать. Мы проведем полную лапаротомию немедленно. Ей очень недостает крови… ей необходимо по меньшей мере три с половиной литра, прежде чем делать анестезию.
– Нет у нас крови, – сказал главный врач. – Всего литр. Пытаемся раздобыть еще немного.
– Тогда анестезия убьет ее.
– Значит, и ребенка тоже.
– Мы можем перекинуться словечком наедине?
Она внимательно наблюдала сверху, как профессиональный акушер и главный врач вышли в коридор и закрыли за собой дверь.
– Я не думаю, что мы будем в состоянии спасти их обоих, – сказал акушер.
– Что это означает?
– Мы должны принять решение. Выбирать между ними.
– Либо мать, либо ребенок?
– Да.
Главный врач покачал головой:
– В какой же момент?
– Немедленно. Если вы хотите, чтобы эта женщина осталась жива, нам придется ликвидировать ребенка.
– Мы не можем этого сделать!
– Если мы будем принимать роды, то у матери восемьдесят шансов из ста умереть. Вы хотите взять это на свою совесть?
– А вы чего хотите?
Их глаза встретились, и каждый понимал, о чем думает другой. Она, по всей вероятности, уже слишком далеко. Вот пускай себе и уходит. Дадим ей уйти и спасем ребенка. Но они знали, что у них нет полномочий принимать такое решение.
– Вызовите дежурного анестезиолога, – сказал акушер.
Сначала появился задик ребенка в пленке и в крови. Главный врач закрепил пуповину, а акушерка отсосала слизь у младенца изо рта.
– Выглядит здоровой и нормальной, – сказал акушер. – Кажется, потеря матерью крови на младенца не повлияла. Два поверхностных пореза от ударов холодным оружием надо будет зашить. – Он показал на глубокие порезы на левой стороне животика младенца и на его правом бедре, а потом посмотрел в огромный разрез в животе матери. – Еще зажимы. И тампон.
Она стала понимать, что кровотечение прекратилось и то, что было там, внутри, стало темно-синим. Ее тело затрепетало, а лицо меняло цвет, становясь из красновато-коричневого густо-багровым. Хирург посмотрел на анестезиолога, и тот пожал плечами. Багрянец стал блекнуть, превращаясь в синевато-серый цвет, и зрачки ее глаз сильно расширились.
Еще переливание крови. Нужен еще литр.
Но было поздно.
Люди, стоявшие над ней в зеленых халатах и масках, смотрели на уровень жидкости в стеклянной бутылочке, наблюдая, как он опускается в красные резиновые трубочки, ведущие к ее венам. Стрелка кровяного давления упала до мертвой точки и дважды колыхнулась. Впечатление было такое, будто люди в комнате могли ощущать, как из нее ускользает жизнь.
«Свобода, – подумала она. – Теперь свобода. И больше никакой боли». Темнота сомкнулась вокруг нее, мягкая теплая темнота, как в летний вечер. Все превратилось в длинный темный туннель с крошечными булавочками света в конце. Свет притягивал ее, становился все ярче, теплее, все золотистее, наполняя ее пылким ощущением радости и любви. Она вытянула руки, и теперь свет ослеплял ее, а она улыбалась и смеялась, как дитя. Но потом возникла тяга холодного воздуха, и она почувствовала, что скользит назад, почувствовала, как что-то тянет ее назад и вниз.
Нет. Пожалуйста. Дайте мне уйти.
Темный ледяной смерч, закружившись водоворотом, завертел ее волчком, с шумом поволок вниз, словно скоростной лифт. О, пожалуйста, нет! Она наливалась тяжестью. Свет над ней сморщивался в крошечную точку, а потом исчез.
Страх поднимался по ее телу, охватывая холодом, заключая ее в объятия, затуманивая сознание. В глаза начал просачиваться свет, грубый расплывчатый свет, холодный, враждебный, наполненный неясными зелеными очертаниями, странными звуками. Она ощутила острый укол в своем животе, потом еще один… От ужаса она закричала.
– Ничего, ничего! Все в порядке! Все в порядке!
Лица. Глаза из-за масок.
– Ничего, ничего! Все будет хорошо!
Кто-то держал в воздухе иглу. Мужчина взял ее. Опустил ее вниз. В ее паху снова возникла неистовая пронизывающая боль, и она снова закричала.
– Все хорошо! Все хорошо!
Лица растворились, превратившись в одно лицо. Глаза за толстыми стеклами. Одно лицо, омытое тусклым красным светом, неподвижное, немигающее, изучающее ее. Эрнест Джиббон.
Ей казалось, что она находилась под водой, на целые мили под водой, и слой воды давил на нее. Она попыталась пошевелиться, но тело словно налилось свинцом. Мертвая. Она была мертвой. Он знал, что она может умереть, и она это тоже знала.
Он продолжал изучать ее не двигаясь. Она посмотрела на него, на того, кто так или иначе мог бы оживить ее. Он знал ключ, знал, как снова сделать ее живой, знал эту команду, это кивок, этот рывок, эти слова, которые должны вернуть ее обратно, вытащить ее оттуда. Но он все молчал и молчал.
Она поинтересовалась, который же теперь час. Темно, казалось, что слишком темно. Голова у нее раскалывалась, и она не могла припомнить, когда пришла сюда, давно ли здесь находится. Ей хотелось, чтобы он заговорил или улыбнулся, а может, и кивнул. Прошла добрая минута, прежде чем она сообразила, что умер-то именно он.
32
На похоронах Виолы Леттерс Чарли сидела на скамье в церкви, зажатая между Хью и Зоэ. Подальше, в том же ряду, сидели Вик с женой. Несколько других лиц тоже показались ей знакомыми – по матчу в крикет, по встречам в магазинах в деревеньке Элмвуд.
Она разглядывала отпечатанные слова похоронной службы, изо всех сил боролась с желанием зевнуть, потому что спала всего лишь два часа. Ее наряд, темно-синий костюм, купленный в прошлом году, был ей тесен. Чарли надеялась, что он достаточно траурный.
