Питер Джеймс - Возлюбленная
– Пожар! Элмвуд-Милл. Пожар! Пожалуйста, приезжайте поскорее.
– Соединяю вас с пожарной бригадой.
Перед глазами у нее все расплывалось. Непонятная фигура показалась в двери за ее спиной, принеся с собой запах дыма, прогоревшего дерева, прогоревшей соломы. И обуглившейся плоти. Она видела глаза, только глаза, как бы недогоревшие, смотревшие из почерневшей кожи.
Послышался звон. Взорвалось паутинообразными трещинками зеркало. Большой зазубренный осколок упал к ее ногам.
Она закричала.
– Оставайтесь с этим, Чарли, – сказал чей-то голос, неясный, слабый. – Попытайтесь остаться с этим.
Она повернулась. Держа в руках, с которых капала кровь, винтовку, женщина тщетно пыталась открыть затвор. Обрывки ее сожженных волос напоминали щетину. Черное лицо покрылось пузырями, блузка прилипала тлеющими пятнами к почерневшей плоти. Завывание, подобное звуку сирены, вырывалось из ее рта.
Опустив телефонную трубку, она отступила. Раскачиваясь и едва удерживаясь на ногах, женщина делала отчаянные усилия. В открывшемся затворе звякнула пуля и с глухим стуком упала на пол.
Она шарила по туалетному столику за спиной, ища, чем себя защитить, сшибая на пол щетку для волос, опрокидывая ту бутылочку с «духами». Заметив у ног осколок стекла, она подняла его и бросилась вперед, налетая на винтовку и валясь с ног вместе с женщиной.
Пальцы женщины вдавились ей в глаза, на секунду ослепив. Женщина была сильнее, чем она предполагала, и казалось, она получала новую силу, раздирая ее ногтями, плюясь, прижимая свое покрытое отвратительными пятнами, обгоревшее лицо к ее лицу, и она ощущала мерзкое зловоние, как если бы оно шло из легких женщины. А та уже взобралась на нее, придавливая к полу, выкручивая осколок из руки.
Отчаянно отбиваясь, она видела красные глаза, способные свести с ума, видела яркий блеск осколка в обуглившейся руке женщины. Вот он быстро проскользнул вниз, и она ощутила мучительную боль где-то глубоко у себя в паху.
– Ребенок! – закричала она. – Мой ребенок! Мой ребенок!
Снова вспышка. И этот яркий блеск.
– Не надо. Мой ребенок! Мой ребенок!
Обуглившаяся рука опустилась вниз. Боль была такой, как будто раскаленная докрасна кочерга расплавлялась, разливалась внутри ее живота, а теперь вот еще и извивалась там в разные стороны.
В черноте лица женщины появилась тоненькая полоска белого цвета.
Она улыбнулась.
И боль расплылась, а когда снова начала палить и жечь, она приподнялась и испустила такой вопль, который, как она успела подумать, должен был бы разорвать ее горло.
И тут она потеряла сознание.
31
В карете скорой помощи все тряслось и дребезжало. Оглушительный гул выхлопной трубы разносился по стальным стенам, мешая, вместе с просачивавшимся внутрь дымом, санитарам и полицейским, изо всех сил поддерживавшим в ней жизнь.
Бутылочки в металлических штативах бешено вибрировали, над ее головой раскачивался кожаный ремешок, каждый раз ударяясь о стойку с мягким чмоканьем, словно боксерская перчатка. Она скользила вперед, когда «скорая помощь» резко тормозила, потом ее бросало вверх, к борту, когда машина поворачивала, и покрышки завывали под ней, тоже испытывая, наверное, боль.
Четыре минуты. После того как умрет беременная женщина, у вас есть только четыре минуты, чтобы извлечь из нее младенца, прежде чем он тоже умрет. Именно об этом и думал санитар. Она понимала, что читает его мысли, и могла прочитать мысли всех, пока парила наверху, рядом с крышей кареты скорой помощи, поглядывая вниз, на свое тело, ну, в точности, как если бы наблюдала какую-нибудь пьеску с театрального балкона. Все, казалось, происходило далеко-далеко внизу, и тем не менее ей слышно было каждое слово, она чувствовала каждую мысль. Чувствовала все, кроме боли. Здесь, наверху, никакой боли не было, и это было хорошо.
Не возвращайте меня обратно, подумала она. Пожалуйста, не возвращайте меня обратно, в это вот тело. Спасите ребенка, но дайте уйти мне. Не хочу больше никакой боли. С шеи санитара, нащупывающего ее пульс, свешивался стетоскоп. Полицейский одной рукой держал прижатой к ее носу и рту кислородную маску, а другой прижимал толстый кусок бинта к ее паху. Поперек ее груди, вздувавшегося живота и верхней части правой ноги, на которой краснело пятно, лежали полоски марли. Из раны в ее боку сбегали на подстилку под ней ручейки крови.
– Становится слабее, – спокойно сказал санитар. – Она уходит от нас.
«И никакой боли, – подумала она. – Это было бы лучше всего».
Полицейский ослабил давление, теплая красная струйка брызнула на его рукав. В испуге он снова прижал руку.
Санитар прислушался к биению ее сердца и положил на рану еще один кусочек марли.
– Как случилось, что она так долго оставалась в доме? Ведь два часа назад мы приезжали за обгоревшей женщиной, – поинтересовался он.
– Да не сообразили, что кто-то еще мог быть в доме, пока я не обшарил его, – отозвался полицейский. – Обгоревшая женщина была в слишком тяжелом состоянии, чтобы много говорить… она лежала у основания лестницы.
Что-то сжало ее, и ее глаза на мгновение открылись, уставившись на полицейского бессмысленно и невидяще, словно глаза рыбы со сковородки.
Полицейский слабо улыбнулся:
– Все хорошо, дорогая, с вами непременно все будет хорошо.
– Да, она еще борется.
Еще одно сжатие, потом еще, гораздо свирепее, и внезапно между ее ног полилась вода. Автомобиль накренился.
– Ведро. Поставьте под нее ведро, – сказал санитар, не отрывая глаз от своих часов. Он наклонился вперед и просунул голову через переборку, отделяющую от них водителя.
– Схватки каждые три минуты, воды уже отходят.
– Я делаю все, что могу.
Санитар снова пощупал пульс, и волнение передалось ему, поскольку пульса не было. Ее глаза были закрыты, а лицо стало цвета мела. «Уходит, – подумал он. – Она уходит от нас». «Скорая помощь» замедлила ход и остановилась. Сквозь раскрывшиеся задние двери показалась уже дожидавшаяся их тележка на колесиках.
Она внимательно наблюдала, как они выдвигают ее тело, перекладывают на тележку, а сама так и оставалась над ними, плавая там, словно в теплом пруду. Тем временем они катили ее тело через двери в бледно-зеленую приемную больницы.
– Раны от ударов холодным оружием, – сказал главный врач. – Некоторые глубокие, с сильным внутренним кровотечением. Ей необходимо перелить как минимум литра три с половиной.
– У нас есть только литр группы 0 с отрицательным резусом, – сказала медсестра.
