Смертный бессмертный - Шелли Мэри
Как видим, Владислав был отнюдь не в добром расположении духа. Два обстоятельства нарушали спокойствие молодого философа: он любовался картиной, чья величественная красота наполняла душу трепетом и благоговением, в толпе бездельников, озабоченных предстоящим пикником и ужином куда более, чем созерцанием древних красот; и видел свою молодую жену среди посторонних, со всех сторон окруженную их болтовней и лестью, в то время как сам не мог обменяться с ней ни словом, ни взглядом. Он вздыхал теперь о ночных часах, проведенных под портиком уединенного дома Идалии, и даже скорый отъезд вдвоем не примирял его с нынешними тяготами; душа возмущалась необходимостью обмениваться любезностями с врагом, перед мысленным взором вставали попытки вероломного нападения, от коего не защитит даже доблесть.
Решено было, что экскурсанты поужинают во дворце архиепископа и вновь сядут на пакетбот не ранее десяти, когда взойдет луна. Среди руин они провели еще пару часов, а затем слуги сообщили, что их ждет ужин; было почти шесть, и после ужина оставалось еще более двух часов до отъезда. На землю уже опустилась ночь, и полная темнота даже самые романтические натуры не располагала к прогулкам по развалинам; княгиня, желая развлечь гостей, раздобыла где-то скрипку, флейту и гобой и с помощью этих инструментов, в руках итальянских крестьян звучавших столь сообразно времени и обстановке, словно ими дирижировал сам Вейперт, устроила танцы. Англичанин немедля завладел рукой Идалии; та оглянулась – Владислава нигде не было; без сомнения, он ждет ее в храме, не ведая о присутствии Джорджио, не подозревая об опасности; и – Боже, что теперь с ним будет? От этой мысли кровь застыла у нее в жилах; она решительно отказалась танцевать и, видя, что княгиня кружится в вальсе и не смотрит в ее сторону, поспешно вышла из дома и побежала по траве к руинам. Едва сойдя с крыльца, она оказалась окружена непроглядной тьмой; но в небе светили звезды, и скоро Идалия начала различать очертания руин и построек. Подойдя ближе к храму, она заметила мужской силуэт в плаще, медленно движущийся среди колонн – и сперва не усомнилась, что видит своего мужа. Она поспешила к нему – но несколько секунд спустя увидела Владислава, что стоял, прислонившись к колонне; и в тот же миг человек в плаще, подойдя к нему почти вплотную, сменил крадущийся шаг на прыжок тигра. Идалия увидела, как в его руке блеснул кинжал; рванулась вперед, чтобы перехватить руку – и удар обрушился на нее. Слабо вскрикнув, она упала наземь, а Владислав развернулся и бросился на убийцу; завязалась смертельная схватка; поляк сумел выбить у злодея кинжал, но тот выхватил второй нож. Владислав отбил удар и вонзил в грудь убийцы его собственный стилет; тот с хриплым стоном пал на землю, и над этой сценой воцарилось могильное молчание; оглянувшись, Владислав увидел белое платье Идалии, что без чувств лежала чуть поодаль, – и поспешил к ней. В безмолвной муке поднял он ее, с ужасом видя, что белое платье залито кровью; но в этот миг она очнулась от обморока, прошептала: «Это ничего… это пустяк…» – и снова потеряла сознание. Вмиг в уме его родился план – и Владислав привел его в исполнение, не дожидаясь, пока осторожность заставит его передумать. Он и прежде решил не возвращаться к остальным во дворец архиепископа, а, переговорив с Идалией, поспешить на борт пакетбота; поэтому приказал оседлать свою лошадь, привел ее к храму и привязал к одной из колонн. Теперь он осторожно поднял бесчувственное тело жены, положил на седло и торопливо двинулся прочь от освещенных и шумных окон дворца, по извилистой тропе к пустынному берегу, где капитан и команда уже готовили пакетбот к отплытию. С помощью матросов Идалию перенесли на борт, и Владислав приказал немедля поднять якорь и плыть в Неаполь.
– А как же остальные? – спросил капитан.
– Вернутся по суше, – ответил поляк.
При этих словах он ощутил легкий укол совести, вспомнив, как труден путь по суше и как опасны в ночное время дороги в стране, полной разбойников; но бледность и безжизненный вид Идалии рассеяли эти мысли; скорее в Неаполь, оказать ей помощь и, если рана в самом деле неопасна, продолжить путешествие до возвращения княгини Дашковой – это единственное желание, владевшее им сейчас, не позволяло колебаться. Капитан «Сюлли» больше не задавал вопросов; подняли якорь; в серебристом свете луны пакетбот отплыл от берега и двинулся в обратный путь. Корабль не успел отойти далеко, когда заботы Владислава помогли его молодой жене очнуться. В самом деле, оказалось, что она ранена в плечо, и очень легко; кинжал едва поцарапал кожу. Не боль или потеря крови лишила ее сознания, но страх за любимого и ужас перед кровавой схваткой, угрожавшей его жизни. Она сама перевязала себе рану; и, видя, что помощь врача ей не требуется, Владислав отменил свое первоначальное распоряжение вернуться в Неаполь; корабль вышел в открытое море и взял курс на Марсель.
Тем временем между двумя танцами веселое общество в архиепископском дворце заметило отсутствие Владислава и Идалии. Это вызвало череду шуток; влюбленные не появлялись, и шутки становились все более ядовитыми. К ним присоединилась и княгиня Дашкова, хоть сердце ее было полно тревоги. Она знала о присутствии Джорджио, знала о его замыслах, и, исчезни Владислав один, нашла бы этому объяснение; однако вместе с ним пропала Идалия – а это означало, что у преступления может появиться свидетельница, начнется расследование и, быть может, вскроется ее роль в этом кровавом злодеянии. Наконец восход луны возвестил, что пора возвращаться на берег. Лошади и экипажи уже стояли у дверей; тут оказалось, что исчез и конь Владислава.
– А как же синьора Идалия? Неужто для нее не нашлось дамской лошади? – с усмешкой поинтересовался англичанин.
Все готовы были ехать, но тут кто-то предложил в последний раз взглянуть на храмы при лунном свете. Княгиня спорила, но тщетно; нечистая совесть ослабила ее голос и лишила привычной настойчивости; вместе со всеми пошла она к руинам, каждый миг страшась наступить на что-нибудь ужасное, в страхе ожидая, что веселые восклицания и смех гостей сменятся испуганными криками; казалось, призрачные лунные лучи вот-вот озарят застывшее бледное лицо, раскинутые руки и ноги мертвеца – и даже ночная роса представлялась княгине каплями крови ее жертвы.
Едва они подошли к храму, как прибежал крестьянин с известием, что пакетбот отплыл; он привел коня Владислава, которого тот, садясь на корабль, привязал у причала, и добавил, что с собой поляк увез бесчувственную Идалию. Страх при мысли о том, как возвращаться домой в темноте, негодование на эгоистичных влюбленных возвысили против них все голоса; и княгиня, которую доселе совесть понуждала молчать, услышав, что Владислав жив и невредим, принялась бранить его пуще и злее прочих. Все собрались толпой, громко негодуя и обсуждая, что же теперь делать, и княгиня самыми безжалостными словами поносила бесстыдство и неблагодарность Идалии, добавляя, что лишь поляки способны на такую низость и обман – как вдруг у самых ее ног поднялась из травы темная фигура, вся в крови, и лунные лучи пролили бледный свет на ее мертвенное лицо – это был Джорджио. Дамы завопили, мужчины бросились ему на помощь, а княгиня стояла, словно окаменев, желая, чтобы земля разверзлась и поглотила ее, взирая на умирающего с ужасом и отчаянием.
– Он ушел, госпожа, – вымолвил Джорджио. – Владислав избежал ваших козней; а я – я пал их жертвой!
Произнеся эти слова, он рухнул наземь. Англичанин первым подбежал к нему, склонился над телом – и увидел, что убийцу покинула жизнь.
Так окончились приключения поляка в Неаполе. Княгиня вернулась в своей calèche одна; никто не желал находиться с нею рядом; на следующий день она покинула Неаполь и уехала в Россию, где о ее преступлении не знал никто, кроме его вдохновителей и сообщников. Мариетта распространила известие о свадьбе сестры и тем полностью очистила доброе имя Идалии; а вскоре после этого, покинув Италию, присоединилась к счастливой молодой паре в Париже.
