Ли Майерс - BRONZA
«…весь израненный, выбиваясь из сил так, что уже меркло перед глазами, он тащил его на себе. Его залитое кровью, ставшее вдруг таким тяжелым, неподвижное тело…
– Живи, слышишь… Просто живи! – твердил он, словно заклинание.
Впереди показались отливающие перламутром воды Источника Жизни. Осталось совсем немного… совсем чуть-чуть…
– Нет!
Ладонями, зажимая страшную, зияющую на его груди рваную рану, он пытался удержать жизнь, вместе с кровью сочившуюся сквозь пальцы.
– Нет! Сволочь, не смей уходить! Не смей оставлять меня одного!
– Да не ори ты так… Куда я денусь… Я всегда буду рядом… С тобой… – прошептали бледные губы, с нежной грустью улыбнувшись на прощание. Из безжизненных пальцев выпал окровавленный глаз дракона. К раскрытой ладони прилип кусочек нефритовой чешуи.
Уткнувшись лицом в испачканное кровью серебро его волос, он стоял на коленях, прижимая к себе брата. Из горла наружу, через рычание, с хрипом рвался не то горький плач, не то отчаянный крик.
Где-то там еще звенела мечами Последняя Битва и рушились Царства. Все царства. А он продолжал стоять на коленях, прижимая его к себе. Не в силах разжать руки и отпустить его. Мертвого…» Книга 12-ти Лун, глава тринадцатая. Последняя– «Марк, не спи! Я не разрешал тебе!»
Испуганно вздрогнув от властного окрика, Марк не сразу сообразил, где это он и что происходит.
– Попробуешь снова закрыть глаза… укушу… – мягкий шепот теплым дыханием приятно пощекотал ухо.
«Ивама?! Черт… напугал-то как…» – Марк уставился на Оуэна с оторопью. Это коварно-ласковое лицо. Эти улыбающиеся губы. Мгновение назад он видел, как на них пузырилась кровь. Мгновение назад он пережил щемящее чувство потери. Такое острое, что сердце ныло до сих пор. Печаль и отчаяние, настолько глубокое, что не знал, как будет оплакивать его смерть. А эта сволочь… Сидит тут живая и здоровая, ухмыляется да еще что-то требует от него!
С каким-то непонятным облегчением он судорожно выдохнул запертый в легких воздух. «Какого черта мне пригрезилась вся эта чушь? Вот еще, горевать по нему! Да умри он сию минуту, переступлю через его труп и пойду дальше!» – подумал Марк.
А сидевший на подлокотнике его кресла Оуэн держал в руке пузатую, наполненную на две трети хрустальную рюмку. Янтарная жидкость благородно золотилась на свет, издавая терпкий аромат нагретого солнцем винограда.
– Открой рот! – потребовал он.
– Зачем это?
– Кажется, ты хотел напиться, и я пообещал тебе…
– Да ничего я не хотел! – перебивая, отмахнулся от его слов Марк, забыв про свои связанные руки. Вышло неуклюже и смешно.
Склонившись к брату, Оуэн приподнял ему подбородок. Посмотрел внимательно. Улыбнулся ласково.
– Непослушных детей в этом доме… секут розгами… – произнес он вкрадчиво, заставив его тощую задницу невольно вжаться в фиолетовый бархат кресла.
Но Марка напугали не слова, а интонация – в ней было не только обещание выпороть его. По меняющемуся взгляду, каким Оуэн смотрел на него, было ясно, что время, когда тот навяжет ему свою любовь, совсем близко. Может, даже этой ночью. Он разбудит его, чтобы воспользоваться его беззащитностью, чтобы воспользоваться своим правом хищника…
Сдержав слезы, Марк дернул подбородком, высвобождаясь из его пальцев и заливаясь краской, сжал колени, инстинктивно прикрыв пах связанными руками. И снова Оуэн смотрел на него этим странным птичьим взглядом, чуть склонив голову набок, словно прислушиваясь к чему-то. От него не укрылось, от чего так покраснел брат.
– Не волнуйся, сегодня я буду занят… – он покосился в сторону сидящего на диване Герхарда.
Марк тоже посмотрел на немца, и губы, сами не зная почему, обиженно задрожали. Оуэн приподнял бровь.
– Ты вроде огорчился? Хорошо, я загляну к тебе в спальню… попозже, – проявил он великодушие.
– Что ты, не надо заглядывать! – ахнул Марк, округлив сразу глаза.
Оуэн весело рассмеялся. Испуганным брат выглядел очень трогательно. Так бы и съел его.
– Я имел в виду – пожелать тебе доброй ночи, а не то, о чем ты подумал, – уколол он насмешкой. – Но могу сделать и то, о чем ты подумал… Если попросишь меня хорошенько!
До Марка, готового провалиться сквозь землю, дошло – Ивама просто дразнит его.
– Скотина! – буркнул он сердито.
– Не дерзи мне! – перестал смеяться Оуэн. – А то могу пожелать и недоброй ночи!
Потянулся рукой, коснулся большим пальцем нижней губы, слегка надавил, заставив его приоткрыть рот.
– Не надо… – совсем тихо попросил Марк.
– Что «не надо»? – лукаво переспросил Оуэн.
– Не надо так делать…
– Тогда пей!
Оуэн поднес рюмку к его губам. Понимая, что спорить бесполезно, Марк подчинился его желанию. Оуэн поил его маленькими глотками, осторожно, не переливая, запустив пальцы в спутанные кудри и, придерживая за затылок, не отрываясь, смотрел, как Марк пьет.Герхард тоже смотрел, как тот поит заморыша из своих рук, и ненавидел все это. Ему казалось, что всякий раз, как мальчишка глотал, сладко причмокивая губами, Генрих склонялся к этим припухшим, словно бы зацелованным губам, чтобы поцеловать их. А еще ему слышались слова, что он шептал мальчишке.
«Я напою тебя допьяна и отнесу на медвежью шкуру, поближе к огню. Я буду ласкать тебя до тех пор, пока твое тело не начнет плавиться в моих ладонях и ты не запросишь пощады. А после ты будешь извиваться и стонать подо мной…»
И ревность больше не грызла сердце. Она пожирала его, противно чавкая. «Mein Gott, Генрих! Что ты делаешь со мной? – мысленно взмолился Герхард, просто сходя с ума от ревности. – Перестань! Отойди от него! Не прикасайся к нему! Оставь его! Забудь! Ну, почему, почему… он не сдох в своей психушке?!» – спрашивал он снова и снова и не находил ответа.
– Что ты сидишь там с таким понурым видом?
Услышав обращенный к нему вопрос, Герхард вздрогнул и расплескал коньяк себе на галифе.
– Иди ко мне. Поближе к огню!
Радостно вспыхнув (Генрих на самом деле звал его к себе), он вскочил на ноги. Забыв обо всем, шел на его зов, томясь жарким предвкушением.Марк расслабился в кресле. Наконец-то его оставили в покое. По телу разливалось приятное, притупившее остроту восприятия, тепло. Сонно косился на смазливого блондина в красиво сидевшей на нем черной форме и не верил, что парень здесь по доброй воле.
«Наверное, чары… – думал он. – Разве можно любить это чудовище? Если только ты не сошел с ума…»
Перевел взгляд на Оуэна. Вытянув длинные ноги, вальяжно развалившись в кресле, тот задумчиво курил. И всякий раз, когда он подносил сигарету ко рту, запонка в манжете рукава вспыхивала рубиновыми угольками. Чуть склонив голову набок, он слушал, что говорит ему этот Герхард, сидевший на подлокотнике его кресла.
