Кладбище домашних животных - Кинг Стивен

— Рэчел, послушайте, — сказал Джуд. — Доезжайте до Портленда и там остановитесь, вы меня слышите? Устройтесь в мотеле и...

— Джуд, я не могу...

— ...И немного поспите. Не волнуйтесь, Рэчел. Кое-что может случиться этой ночью, а может и не случиться. Если произойдет то, чего я боюсь, вам вовсе не нужно быть здесь. Я лучше сам с этим разберусь. У меня это лучше получится, потому что во всем этом есть моя вина. Если же ничего не случится, вы приедете утром, и все будет нормально. Я думаю, Луис будет рад вас видеть.

— Я не смогу заснуть, Джуд.

— Ладно, — сказал он, думая, что той ночью в Иерусалиме Петр тоже думал, что не заснет, когда Христа взяли под стражу. Сон на посту. — Ладно, Рэчел, а что будет, если вы сейчас поедете сюда, врежетесь во что-нибудь и убьетесь, что тогда будет с Луисом? И с Элли?

— Тогда скажите, что случилось! Если вы скажете мне, Джуд, то я, может быть, сделаю, как вы предлагаете. Но я хочу знать!

— Когда вы вернетесь в Ладлоу, поезжайте сразу сюда, — сказал Джуд. — Не к себе домой. Сперва сюда. Я расскажу вам все, что я знаю, Рэчел. И я присмотрю за Луисом.

— Скажите сейчас, — настаивала она.

— Нет, мэм. Не по телефону. Я не хочу, Рэчел, не могу. Поезжайте в Портленд и ложитесь спать.

Возникла долгая пауза.

— Хорошо, — сказала она наконец. — Может, вы и правы, Джуд. Скажите мне только одно. Скажите... насколько это все плохо?

— Я могу все поправить, — сказал он твердо. — Ничего страшного пока не случилось.

Снаружи он увидел фары медленно приближавшейся машины. Джуд привстал, поглядел и сел снова, когда машина, не сбавляя скорости, скрылась за домом Луиса Крида.

— Ну ладно, — сказала она. — Я надеюсь на вас. Но это висит у меня на шее, как камень.

— Сбросьте этот камень, моя дорогая, — сказал Джуд. — Я прошу вас. Поберегите себя для завтрашнего. Все еще может обойтись.

— Вы обещаете, что все мне расскажете?

— Да. Мы пропустим по кружечке, и я все-все вам расскажу.

— Тогда счастливо, — сказала Рэчел.

— Пока. Увидимся завтра.

Прежде, чем она успела сказать что-нибудь еще, Джуд повесил трубку.

Он помнил, что в аптечке были кофеиновые пилюли, но не смог их найти. Остаток пива он убрал назад в холодильник — не без сожаления — и сварил себе кофе. Поставив чашку на окно, он опять сел там, наблюдая.

Кофе — и разговор с Рэчел взбодрили его на три четверти часа, но после он опять начал клевать носом.

«Не спи на посту, старина. Это твой пост; ты «купил» кое-что, и теперь должен заплатить. Поэтому не спи на посту».

Он закурил очередную сигарету, затянулся и закашлялся хриплым стариковским кашлем. Он положил сигарету в пепельницу и потер глаза руками. Мимо промчался грузовик «Оринко», врезаясь в ветреную, тревожную ночь.

Он понял, что засыпает, и принялся хлестать себя по лицу с разных сторон, отгоняя сон. Теперь ужас проник в его сердце.

«Оно хочет меня усыпить... гипнотизирует меня. Оно не хочет, чтобы я видел. Потому что он скоро вернется. Да, я это чувствую. Оно хочет, чтобы я не мог вмешаться».

— Врешь, — сказал он сердито. — Не получится. Ты меня слышишь? Я не допущу этого. Все зашло слишком далеко.

Казалось, и ветер, завывающий за окном, и деревья на другой стороне дороги, шуршащие кронами, соединили усилия, стараясь усыпить его. Его память вернулась к той ночи в вагончике, стоявшем там, где теперь находится хозяйственный магазин Эванса в Брюэре. Они тогда говорили всю ночь, он, Джордж и Рене Мишо, а сейчас из них остался он один — Рене раздавило между двух вагонов как-то ночью в 1939-м, Джордж Чэпин умер от сердечного приступа в прошлом году. Из всех остался только он, старый болван. Порой глупость маскируется под доброту, а порой под честность — когда вдруг тянет выбалтывать старые тайны, говорить невесть что, переливая из пустого в порожнее...

«Так вот, этот еврей и говорит: «Я покажу вам чего-то такого, что вы еще не видели. Вот на этих открытках женщины в купальниках, а вот вы трете их мокрой тряпкой…»

Голова Джуда качнулась. Подбородок мягко, медленно уперся в грудь.

«...И они делаются, как мама родила! Но когда они сухие, они таки снова становятся одетыми! И я хочу..».

Рене рассказывает это, наклонясь вперед, смеясь, и Джуд держит бутылку — и даже чувствует горлышко, и рука его сжимается в воздухе.

На кончике сигареты растет столбик пепла. Наконец, он падает в пепельницу, выводя на ее чистом дне странный рунический узор.

Джуд уснул.

И он не заметил, когда за окном вспыхнули фары, и Луис подогнал к гаражу свой «сивик» — как Петр не услышал, как римские солдаты пришли, чтобы отвести и тюрьму бродягу по имени Иисус.

53

Луис нашел на кухне новый моток изоленты, а в углу гаража обнаружил свернутый трос. Изолентой он смотал кирку и лопату в единую связку, а из веревки сделал что-то вроде перевязи.

Туда он сунет инструменты, а Гэджа понесет на руках.

Он приладил связку за спину, потом открыл пассажирскую дверь «сивика» и вытащил узел. Гэдж был намного тяжелее Черча. Нелегко было отнести его на индейское кладбище и закопать там, сражаясь с твердой неподатливом землей.

Но он должен был это сделать. Как бы то ни было.

Луис Крид вышел из гаража, задержавшись, чтобы локтем нажать на выключатель, и на миг остановился там, где асфальт сменялся травой. Впереди лежал путь на Кладбище домашних животных; он видел его, несмотря на темноту; тропа как будто слабо светилась.

Ветер развевал его волосы, и в какой-то момент старый детский страх темноты сковал его, заставляя чувствовать себя маленьким, слабым и испуганным. Неужели он действительно собрался в эти леса с трупом на руках, под деревья, где гуляет ветер, в кромешную тьму? Совсем один на этот раз?

«Не думай ни о чем. Просто иди».

И Луис пошел.

Ко времени, когда он через двадцать минут добрался до Кладбища домашних животных, руки и ноги его дрожали от возбуждения, и он остановился отдышаться, прислонив сверток к коленям. Он отдыхал еще двадцать минут, едва не задремав; страх его куда-то делся, словно возбуждение отогнало его прочь.

Наконец он снова поднялся, не очень веря, что ему удастся перелезть через валежник, но зная, что это единственно возможный путь. Сверток в его руках весил уже, казалось, не сорок фунтов, а все двести.

Но тут случилось то же, что и раньше; это было как внезапно вспомнившийся — нет, оживший, — сон. Лишь только он поставил ногу на первое поваленное дерево, его охватило странное чувство, какая-то экзальтация. Слабость не отступила, но стала терпимой, она больше не имела значения.

«Только иди за мной. Иди и не оглядывайся, Луис. Не сомневайся и не оглядывайся. Я знаю дорогу, но идти надо быстро и уверенно».

Быстро и уверенно — да, только так.

«Я знаю дорогу».

Но здесь ведь всего одна дорога, подумал Луис. Ты или пройдешь по ней, или нет. Как-то он попытался пройти через валежник один и не смог. Теперь же он шел быстро и уверенно, как в ту ночь, когда Джуд вел его.

Вверх и вверх, не оглядываясь, с телом сына, завернутым в брезент, на руках. Вверх, пока ветер прокладывает себе путь в твоих волосах, взметая их.

Он утвердился на вершине и быстро начал спускаться. Кирка с лопатой болтались сзади, монотонно звякая. Уже через минуту он стоял на упругой, усыпанной хвоей земле, а сзади громоздился валежник. Он был выше, чем ограда кладбища.

Он пошел по тропе с сыном, слушая, как ветер стонет в кронах. Эти звуки его уже не пугали. Главное было почти сделано.

54

Рэчел Крид проехала знак, гласивший: «8 направо Портленд, Вестбрук», и свернула в указанном направлении. Она уже видела зеленый «Холидей Инн», сверкающий огнями в ночном небе. Постель, сон. Конец этого непрерывного, непонятного напряжения. И конец — хотя бы ненадолго — ее неутихающей боли о сыне, которого больше не было. Ей казалось, что это чувство можно было сравнить с потерей громадного зуба. Отупление, и сквозь него — боль, крутящаяся, как кошка, что пытается поймать свой хвост. Боль эта только и ждала момента, чтобы навалиться, когда пройдет действие новокаина.