Ричард Гуинн - Цвет убегающей собаки
Этот поток информации уже второй раз за сегодняшний день рывком вернул меня в состояние трезвости. Я вспомнил пожирателя огня и его видение танцовщицы на крыше. Теперь я не сомневался, кто ангел, за которым я только что безуспешно пытался угнаться.
— Как бы то ни было, — продолжал мой собеседник, — но без ложной скромности скажу, что некоторым влиянием в этом городе я располагаю, и, используя его, мне удалось положить конец деятельности Поннефа среди бездомных и сирых, а также безумцев, населяющих Барио-Готико. Это было еще до того, Лукас, как мы с вами столкнулись на улице Лаэтана. — Впервые он назвал меня по имени. — Вообще-то и до нашей встречи я два или три раза вас видел. Не знаю, как сказать… — он сделал глоток чаю, — в общем, я сразу почувствовал некое родство душ и догадался — по-моему, последующие события показали, что я не ошибся, — вас подстерегает опасность.
Столкнувшись с вами на улице Лаэтана, — продолжал он, — я понял, что по меньшей мере должен с вами заговорить. Рукопись, которую я вам передал, или, скажем, цикл статей, направленных против всего, что я считаю вредным для нашего общества, это, — он смущенно усмехнулся, — мое хобби. Скажем так, это интеллигентный и несколько эксцентричный способ побить окна в ресторане «Макдоналдс». — Он негромко рассмеялся. — Ладно, позвольте перейти к делу, а то, боюсь, я заболтался. Большой грех для адвоката. — Он откашлялся. — Мне известно, кем считает себя Поннеф, а также кем считает он вас, Лукас. И вашу приятельницу Нурию. Говорю это, чтобы вы знали — и его деятельность, и ваши испытания не остаются незамеченными.
Мне многое хотелось ему сказать, только не знал, с чего начать. И потому начал с главного:
— А вам известно, где сейчас находится Нурия?
— Нет, боюсь, нет.
Я почувствовал, что этот человек требует более тонкого обращения.
— А знаете ли вы, — я изо всех сил старался не выглядеть слишком настойчивым, — что стало с Поннефом и его катарами?
Он помешал ложечкой в чашке.
— Нет. Могу лишь предполагать, что он вернулся во Францию. Поннеф — влиятельный человек. Франция — его родина. Но у него есть связи по обе стороны Атлантики.
— Стало быть, вам известно про общину, которую он организовал в Пиренеях? Ее еще называют Убежищем.
— Повторяю, я адвокат. У меня есть знакомые в полиции. И друг, высокопоставленный служащий, один из членов семьи которого имел несчастье связаться с сектой, ожидающей наступления тысячелетнего царства Христа. К Поннефу с его безумными прожектами этот культ отношения не имеет. Что же касается Убежища, то его прихожане, скажем так, рассеялись.
— А как адвокат вы можете мне сказать то, что вам известно о Нурии?
— Как адвокат, конечно. Но есть некоторые затруднения, не имеющие отношения к адвокатской практике. Во-первых, я просто не знаю, где она. А во-вторых, ввиду того что ее запутанные отношения с Поннефом… — Он оборвал себя на полуслове и снова принялся помешивать чай в стакане… — С моей стороны было бы безответственно делиться информацией, в достоверности которой я сам не убежден. Скажу вам только то, что мне известно. И условие — услышанное вы не передадите никому, включая Нурию. Видите ли, я хорошо знаком с ее близкими, и кое-кто из них, особенно мать, может быть недоволен, если выдам семейные тайны.
Принять такое условие не составляло труда.
— Я перестал общаться с Поннефом вскоре после его женитьбы. Так часто бывает — вступив в брак, люди переезжают в другое место и утрачивают связь со старыми друзьями. Я потерял жену еще совсем молодой, а единственный наш ребенок, дочь, погиб, как я уже говорил, в авиакатастрофе, тоже в юном возрасте. И если бы я официально не удочерил Марию дель Мар после гибели ее родителей, скорее всего зажил бы одинокой жизнью вдовца. Но брак Поннефа распался иначе — он оставил семью ради церковной службы, оказавшейся, впрочем, недолгой. У него было двое детей, девочка и мальчик. После развода родителей они взяли девичье имя матери — Разаваль.
Он поднял руку, не давая мне выругаться от души.
— Теперь мать не разрешала даже имя бывшего мужа произносить в своем присутствии, хотя всегда принимала его щедрые денежные переводы, которые он посылал через адвоката. — Мой собеседник опять откашлялся и смущенно улыбнулся. — Понятно, что воссоединение отца и дочери спустя долгие годы задело брошенную жену. Сын, а он моложе Нурии и совершенно забыл отца, взял сторону матери.
Я открыл было рот, чтобы хоть начало вопроса сформулировать, но выяснилось, что мне абсолютно нечего сказать.
— Вот и все, чем я могу с вами поделиться. Что касается ваших с Нурией отношений, это не мое дело. Помочь ничем не могу, хотя и хотел бы. Подобно своему отцу, Нурия и раньше исчезала бог весть куда. И не раз. Может, унаследовала склонность к скитаниям. Короче, понятия не имею, где она сейчас находится.
Я откинулся на спинку стула и, знаком подозвав официанта, заказал рюмку коньяку. Десять минут трезвости утратили привкус новизны.
Но оказалось, адвокат не закончил. Имелась еще одна тема, связанная с нынешней моей ситуацией. Он «переключил скорость» и чуть ли не в эпической манере заговорил о катарах. Я почти не слушал, безуспешно пытаясь переварить полученную информацию.
— Вообще-то история катаров кажется мне чрезвычайно интересной, — говорил он. — У меня есть для этого личные основания, с которыми вы, Лукас, можете считаться, а можете и не считаться. Вдруг вы предпочтете забыть всю эту историю. Но если вы решите заняться историей катаров, — или, точнее, вопросом своей причастности к катарам или к Раймону Гаску, на чем настаивает Поннеф, — свяжитесь со мной, и я постараюсь помочь.
Он передал мне свою визитку. Из нее явствовало, что нового моего знакомца зовут Ксавьер Видаль-и-Вилаферран, он носит титул барона и живет в районе Экзампль.
Глава 20
Охота на кроликов
Однажды вечером, в ноябре, я шел домой из Побле-Сек, проработав целый день кем-то вроде детектива. Иными словами, провел несколько часов, устроившись напротив дома, где раньше жила Нурия, и наблюдая за происходящим. Время от времени я менял точку обзора, переходя из кафетерия на удобно расположенную скамейку, а оттуда за столик у окна затрапезного бара. Со всех трех мест отлично просматривался вход в дом. Времени переварить услышанное в начале недели от деда ангела и, в частности, переварить новость о родственных отношениях Поннефа и Нурии вполне хватало. Не могу сказать, что сообщение это меня порадовало, но оно хотя бы помогло до известной степени понять, если не оправдать, поведение Нурии в Убежище. Правда, все равно оставалось загадкой, зачем она меня заманила к отцу, а также действительно ли испытывала ко мне нежные чувства или просто прикидывалась страстно влюбленной, или и то и другое.
