Сергей Алексеев - Кольцо «Принцессы»
– Страшно было? – участливо спросил Заховай.
– Ну конечно… я же первый раз стрелял.
– В этом трупе найдена девятимиллиметровая пистолетная пуля, – он собрал снимки. – И позарез нужен твой «Бизон». Если это ты его… Значит, мы найдем обломки.
И как недавно в компьютерном тесте, Шабанов на миг замер, ощутив подвох и одновременно будто услышал в себе голос джинна-искусителя: разгадка, где он упал, была так близка! Стоит выдать, где спрятан пистолет, и после баллистической экспертизы все встанет на свои места. Но зарытый «Бизон» потянет за собой целые гроздья вопросов, и даже одной мысли о самоубийстве будет достаточно, чтобы его больше на выстрел не подпускать не то что к боевой машине, а к аэродрому. А вдруг еще окажется, что этот неизвестный убит из другого оружия?
Свалить все на желание утаить, украсть пистолет – не поверит, да и глупо…
Затягивать здесь паузу было опаснее, чем при тестировании.
– Мой «Бизон» плавать не умел, – вздохнул Шабанов.
– Кстати, когда ты его утопил? – тихо вцепился Заховай.
– Да когда труп отталкивал… Но в НАЗе остались патроны!
– А что патроны?.. Нужны следы нарезов ствола.
Теперь он потянул паузу – прятал фотографии в конверт, затем в кейс, и Шабанов изготовился еще к одному вопросу, за который бывший прокурор и нынешний маркитант грозил вменить статью за измену Родине – о земляничном мыле. Но Заховай сунул в рот дольку апельсина, потянулся и еще раз оглядел палату.
– Эх, я б тоже с удовольствием брякнулся на пару недель! Провожу комиссию – напишу рапорт… Но ты тут не залеживайся! – Он встал, собираясь уходить. – Врачи позволят – больше гуляй, не теряй форму. Разбор полетов, все эти комиссии – само собой, а машины перегонять надо. – Особист вернулся и знакомо заговорил в нос: – Вторая-то с «принцессой» в ангаре стоит, гнать некому, ни у кого формы допуска нет. А за одного битого двух небитых дают…
И, подмигнув, тихо затворил за собой дверь, оставив Шабанова в легком недоумении.
9
В тот день он ждал ночи и товарища Жукова, как не ждал свиданий с девушками. Под вечер Шабанов увидел его в окно. Неуемный, минуты не способный просидеть на одном месте, он на всех своих реабилитациях вызывался командовать «инвалидной командой» – госпитализированными солдатиками: гонял их собирать подснежники, колоть лед, мести, красить бордюры или траву к приезду начальства, разгонять лужи и высаживать цветочную рассаду на клумбах. Поначалу это его солдафонское рвение расценили как отклонение от нормы, но потом пригляделись, изучили жуковскую личность и отстали.
После двадцати двух часов, когда постовая забрала термометры и пожелала спокойной ночи, Герман заперся на ключ (привилегия генеральской палаты) и встал на дежурство к окну, поскольку надо было успеть открыть его, чтобы этот резкий, пока что не состоявшийся маршал не вышиб стекла – вломиться мог в любой момент. Однако ближайшая береза стояла не шелохнувшись, зато через двадцать одну минуту в дверь тихонько постучали. Почему-то Шабанов решил, что это пришла с повинной анестезиолог Алина, взглянул на забинтованную руку, решил обидеться и не впускать. Стук скоро прекратился, однако через несколько минут повторился, и уже с голосом постовой сестры:
– Товарищ Шабанов, откройте, пожалуйста!
Тогда он решил, что это проверка, нет ли у него в палате посторонних и не пьянствует ли он, открыл дверь и увидел на пороге козлобородого! Сестра удалялась по коридору, выполнив свою миссию. Он был в черном плаще и черной широкополой шляпе – имидж, вполне сообразующийся с магом или чародеем.
– Здравствуйте, – весьма приятным голосом сказал поздний гость. – Позвольте войти?
Герман молча отступил в сторону. Этот народный целитель, экстрасенс, шаман, кашпировский или черт знает кто, вообще-то должен был где-нибудь пьянствовать на халяву; он же мягко переступил порог генеральской палаты и был трезв как стеклышко и сосредоточен. Взгляд его вдруг замер на компьютере, и, готовый уже пройти вглубь, он изменил решение, вышел из палаты и поманил рукой Шабанова.
– Нам необходимо поговорить, – шепотом произнес он. – Я врач-психотерапевт, моя фамилия Елынский. С сестрой договорился, мы можем выйти на улицу и погулять. Погода стоит прекрасная.
– Вообще-то я собирался спать, – на ходу соврал Герман, размышляя, что бы это значило.
– Для вас очень важный разговор, – чуть ли не гундящим голосом Заховая сказал козлобородый.
– Я сейчас, – согласился Шабанов и прикрыл дверь, оставив гостя за порогом.
Визит был неожиданным, сбивающим все планы, однако Шабанов угадывал его важность, и вопроса, идти или нет, не стояло. Он натянул халат, обулся в мягкие, теплые боты старого образца, прихватил костыль и вышел из палаты.
– Как ваша нога? – поинтересовался Елынский угодливым тоном.
– Нормально, – буркнул Герман, и это был весь диалог, пока не вышли на улицу.
Там козлобородый несколько минут вышагивал рядом, пытаясь подставить руку под локоток в грязных местах, и, когда удалились на приличное расстояние, завел разговор весьма странный, будучи уверенным, что Шабанов ничего не помнит.
– Я знаком с историей болезни, Герман, а также со всей историей, что с вами приключилась, – начал он тоном священника, усмиряющего гордыню в своем прихожанине. – И должен сказать, дело складывается не в вашу пользу. Есть много обстоятельств, которые невозможно преодолеть. К сожалению, традиционная медицина не способна ответить на некоторые важные вопросы бытового плана… Вы понимаете, о чем я говорю?
– Продолжайте, – благосклонно разрешил Шабанов.
– Я должен быть откровенным с вами, – будто под декларацией, подписался он. – Потому что из всех этих… один знаю, что с вами произошло. Иначе бы они не обратились за моей помощью. Лечить, а точнее, залечивать некоторые язвы бытового характера в человеческом организме они еще могут, иногда успешно и за счет хирургического вмешательства. Вам когда-нибудь приходило в голову, почему до сих пор не могут найти средств для борьбы с раковыми опухолями, инфарктом, СПИДом, простейшим псориазом, наконец?
– Не приходило, – честно признался он.
– Все потому, что эти заболевания бытийные, а значит, и должны быть соответствующие подходы. И тем более если речь идет о заболеваниях душевных, как они называют, психических. Я абсолютно уверен, вы здоровый в этом отношении человек, и держат вас здесь по той причине, что сами не в состоянии объяснить, с точки зрения быта, историю, с вами произошедшую, – он усмехнулся холодно. – В данном случае больны они, но никак не вы.
Козлобородый явно льстил, завоевывал доверие, расположение, и потому Шабанов тупо спросил:
