Стивен Кинг - Сияние
Когда Джек зашел, калитка слабо скрипнула, а потом под ногами захрустел дробленый гравий. Сперва он подошел к домику – превосходной уменьшенной копии «Оверлука». Дом доходил Джеку до бедер, то есть был высотой с выпрямившегося во весь рост Дэнни. Джек пригнулся и заглянул в окна четвертого этажа.
– Вот идет великан, он всех вас съест, пока вы спите, – дурачась, сказал он. – Ну-ка, деликатесы, поцелуйтесь на прощанье!
Но смешно не было. Домик можно было просто разнять на части – он открывался потайной пружиной. Интерьер разочаровывал. «Но, конечно, так и должно быть, – сказал он себе, – иначе как дети забирались бы внутрь?» Несмотря на покрашенные стены, в доме царила почти полная пустота. Мебели, которая летом, возможно, заполняла домик, не было – вероятно, ее убрали в сарай. Джек закрыл домик и, когда замок захлопнулся, услышал тихий щелчок.
Джек отошел к горке, положил ножницы на землю и оглянулся на дорогу, чтобы удостовериться: Венди и Дэнни не возвращались. После этого он взобрался на горку и уселся там. Горку делали в расчете на больших ребят, но его взрослой заднице все равно было неудобно и тесно. Сколько лет назад он последний раз катался с горки? Лет двадцать? Казалось невероятным, чтобы прошло столько времени, Джек не чувствовал этого – но иначе быть не могло; не исключено, что он ошибался в меньшую сторону. Он не забыл, как его старик ходил с ним в Берлине в парк (Джеку тогда было столько, сколько сейчас Дэнни) – вот там-то он испробовал все-все: и горку, и качели, и перекидную доску. На ленч они с папашей съели по сосиске, а потом купили у человека с тележкой арахиса. Они сидели на скамейке, ели орехи, а у них под ногами темным облаком сгрудились голуби.
– Проклятые помойные птицы, – сказал папаша, – не вздумай кормить их, Джек.
Но в конце концов они оба принялись кормить птиц, хихикая над тем, как голуби гоняются за орешками. Джек сомневался, что старик хоть раз водил в парк его братьев. Правда, несмотря на то, что Джек был его любимчиком, когда папаша напивался (случай вовсе не редкий), ему все равно доставалось. Однако за тот день в парке Джек, пока мог, любил отца, хотя прочие члены семьи давным-давно могли лишь бояться его и ненавидеть.
Оттолкнувшись ладонями, он съехал вниз, но это не принесло удовлетворения. Горка, которой не пользовались, стала слишком шершавой, так что действительно приятную скорость было не развить. Его ноги – ноги взрослого – ткнулись в ямку у подножия спуска, куда до него приземлялись тысячи ребячьих рук и ног. Он поднялся, отряхнул сзади брюки и взглянул на ножницы. Но вместо того, чтобы вернуться к ним, Джек направился к качелям. Они тоже разочаровали его. После закрытия сезона цепи проржавели, так что качели пронзительно скрипели, словно им было больно. Джек пообещал себе весной смазать их.
Лучше перестань, посоветовал он себе. Ты уже не ребенок. Это можно доказать себе и без площадки.
Однако он отправился дальше, к цементным кольцам (они оказались маловаты Джеку, и он прошел мимо), а потом – к границе площадки, обозначенной натянутой между столбиками металлической сеткой. Просунув пальцы в ячейки, он посмотрел сквозь нее: в солнечном свете тени расчертили лицо Джека клеточками, словно он сидел за решеткой. Осознав это, он потряс сетку, придал лицу загнанное выражение и зашептал: «Выпустите меня отсюдова! Выпустите меня отсюдова!» И в третий раз смешно не получилось. Пора было возвращаться к работе.
Тут-то Джек и услышал позади себя какой-то звук.
Он быстро обернулся, смущенно хмурясь – вдруг кто-нибудь видел, как он валяет дурака тут, в ребячьем царстве. Он окинул взглядом горку, оба конца перекидной доски, качели – там сидел только ветер. Взгляд скользнул дальше, к калитке с изгородью, отделяющей детскую площадку от газона, и к садовым скульптурам: собравшимся у тропинки, охраняющим ее львам, нагнувшемуся пощипать травку кролику; буйволу, готовому атаковать; готовой прыгнуть, припавшей к земле собаке. Дальше до отеля простиралось небольшое поле для гольфа. С того места, где Джек стоял, видна была западная сторона «Оверлука» и даже приподнятый край площадки для роке.
Ничто не изменилось. Почему же по рукам и лицу Джека пошли мурашки, а волоски сзади на шее стали дыбом, как будто вдруг стянуло кожу на затылке?
Он снова покосился на отель, но ответа не получил. Дом стоял как стоял, света в окнах не было, из трубы тоненькой струйкой вился дымок – это топился камин в вестибюле.
(Шевелись-ка, приятель, не то они заявятся обратно и спросят: чем ты занимался все это время?)
За работу, за работу. Ведь на носу – снегопад, а ему надо подстричь проклятые кусты. Это входит в контракт. Вдобавок они не посмеют…
(Кто не посмеет? Что не посмеет? Не решатся… что?)
Джек зашагал обратно, к лежащим у подножия горки для больших ребят садовым ножницам, и хруст подошв по дробленому гравию показался ему неестественно громким. Теперь гусиной кожей покрылась и мошонка, а ягодицы стали тяжелыми и твердыми, как камень.
(Иисусе, да что же это?)
Он остановился возле ножниц, но не сделал движения, чтобы поднять их. Да, кое-что изменилось. Кусты. Заметить это было так просто, что Джек даже не сообразил, в чем дело. Ну, выругал он себя, ты только что подстриг этого долбаного кролика, так какого…
(того самого)
Он перестал дышать.
Кролик, опустившись на все четыре точки, щипал траву, брюхом прижимаясь к земле. Но каких-нибудь десять минут назад он сидел на задних лапах – а как же иначе, Джек подстригал ему уши… и брюхо.
Джек быстро взглянул на собаку. Когда он шел по дорожке к площадке, она служила, словно выпрашивая конфетку. Теперь собака припала к земле, откинув голову, из выстриженной пасти, казалось, несется тихое рычание. А львы…
(ох, нет, детка, ох, нет, м-м, только не это)
расстояние между львами и тропинкой сократилось. Те два, что были справа от Джека, оба чуть изменили положение, придвинувшись поближе. Хвост льва, по левую руку от Джека, вылез на тропинку, почти перегородив ее. Когда Джек миновал их и зашел в калитку, этот лев сидел, обвившись хвостом, справа – Джек был в этом абсолютно уверен.
Львы перестали защищать дорожку. Они перекрыли ее.
Джек вдруг прикрыл глаза рукой, потом отнял ее. Картина не изменилась. У него вырвался тихий вздох – слишком спокойный, чтобы походить на стон. В дни своего непомерного увлечения спиртным Джек всегда опасался, что случится нечто подобное. Но если ты – запойный пьяница, это называется белой горячкой, как у старины Рэя Милланда в «Пропавших выходных», где ему представлялось, что из стен лезут тараканы.
