Адам Нэвилл - Номер 16
Эйприл с ужасом осознала, что если уж она способна вот так опровергать аргументы Отто Хернделя, значит, она запомнила слишком много о человеке, который наложил проклятие на ее двоюродную бабушку. Художник быстро превращался в нездоровое увлечение. Эйприл даже запросто могла процитировать то, что Хессен писал о Вихре, потому что его слова, как ни противно это сознавать, вторили записям Лилиан.
«Мне просто хочется погружать туда лицо. Погружать снова и снова. И рисовать то, что вижу там. Но по временам он сам показывается мне: проходит сквозь стены, мелькает в смеющемся рте, в пустом взгляде, концентрируется в старых развалинах. Либо я подхожу к нему ближе, либо он приближается ко мне. Иногда я ощущаю его дыхание на затылке. И мои сны наполнены им, хотя мое сознание изгоняет его, поскольку обязано от природы сопротивляться подобным явлениям. Но он всегда здесь. Выжидает. Когда я оглядываюсь через плечо или быстро и рассеянно прохожу мимо зеркала, я замечаю его. А если я впадаю в прострацию, он прокрадывается в комнату, подобный странному темному зверю, явившемуся в поисках пищи».
Лекция длилась уже час с четвертью, и Эйприл присела на грязный пол за диваномю. Пока Отто Херндель выкрикивал имена из ритуалов призывания, какие проходили у художника с «неисменным успехом», у Эйприл начала кружиться голова. Измотанная жарой, нервным напряжением, удушливым и грязным городским воздухом, она вскочила на ноги, чтобы бежать, как только прозвучали последние слова монолога на плохом английском и раздались аплодисменты. Но Харольд нагнал ее раньше, чем она отыскала пальто.
— Уже покидаете нас? Нет, вы не можете… Мы же еще не поговорили о вашей бабушке. К тому же, если уйдете сейчас, пропустите самую интересную часть — толкования. Или, как мы обычно их называем, «упражнения сновидцев в комнате». Понимаете ли, «Друзья» делятся своей причастностью к видениям Хессена через пересказ снов, пережитых под впечатлением от его работ. Каждый старается найти его пропавшие картины через погружение в транс. «Друзья» прибегают ко всем возможным способам, чтобы ощутить присутствие Вихря.
— Правда? Просто поразительно. — Эйприл едва хватало сил выговаривать слова. — Но мне пора идти, у меня на вечер кое-что запланировано.
Харольд не слушал ее.
— Вы поймете, почему это так важно.
Посреди гостиной, стоило Харольду выкрикнуть приказ, взметнулись грязные руки желающих начать действо. Музыку выключили, болтовня стихла. Потрепанного вида человечек в уличной одежде, с белым, лишенным подбородка лицом и выпученными глазами первым вышел в центр комнаты.
— Я дважды возвращался в одно и то же место. Светлое, но освещенное искусственным светом.
Многие забормотали, соглашаясь. Или разволновавшись?
— И в мерцании желтых ламп я снова увидел закрытое тканью лицо. Высокая фигура с красным полотнищем на лице быстро шагнула вперед, ко мне, затем замерла и внезапно оказалась далеко. Это движение повторялось несколько раз. Потом я проснулся с таким ощущением, будто пережил сердечный приступ.
Не успел он закончить, как Харольд указал на юнца в армейских ботинках и тренчкоте.
— Я заперся в комнате и постился двое суток, лишив себя всякой визуальной стимуляции, за исключением «Триптиха с марионеткой номер четыре». И когда я заснул, то увидел фигуры над костром. Они были похожи на палки. Некоторые падали в огонь.
Публику снедало кипучее нетерпение. Люди не то чтобы презирали чужие сны, галлюцинации или наваждения, однако каждый явно считал, будто его опыт гораздо важнее.
— …я видел лица, полные ненависти. Черные и красные от гнева.
— …они походили на клоунов в грязных пижамах.
— …две женщины и мужчина, одетые по моде времен Эдуарда. Только на костях у них не было плоти. Я не могла проснуться и не могла сбежать от этих женщин, а они начали откидывать со шляп вуали.
— …стоя на четвереньках, забившись в угол подвала. Стены были кирпичные, сырые.
Страдая от жажды, Эйприл залпом выпила еще стакан вина. Это оказалось ошибкой: она давно не ела, и у нее сейчас же закружилась голова. А «Друзья» все бормотали, пересказывая обрывки кошмаров, которые преследовали их во сне и жутким образом влияли на дневную жизнь. Какой во всем этом смысл? В чем их цель? Душный застоявшийся воздух, жар от шерстяного костюма и безумные сюрреалистические видения гостей вынудили Эйприл снова шагнуть к двери.
— …зубы как у обезьяны. Глаза совершенно красные. Ног не было. Оно просто извивалось по опилкам.
— …весь город почернел от огня, зола и пыль высились горами, но холод был пронизывающий. Никаких признаков жизни…
Мужчину в матерчатой шляпе, скрывавшей багровое лицо, неожиданно перебила Алиса.
— Они все над моей постелью! — выкрикнула она. — Они ведь выходят прямо из стены! Говорить с ними бесполезно. Они здесь не для этого.
— Я протестую! — зарычал господин в матерчатой шляпе. — Почему она все время перебивает?
Остальные забормотали, выражая согласие. Харольд призвал к тишине.
— Пожалуйста, наберись терпения. Еще не время…
Но старушка не собиралась замолкать.
— Кружатся со всех сторон, издавая потусторонние звуки. Лезут из каждого угла. Я увидела их еще до войны, с тех пор они так и не ушли.
Раздраженная публика зашумела Харольд склонился к Алисе, напряженно улыбаясь, пока его взгляд обшаривал толпу в поисках зачинщиков смуты.
— Алиса, моя дорогая, мы же договорились, что ты выступаешь в конце. Давай дадим остальным возможность высказаться.
Мужчина, который разглядывал ноги Эйприл и предлагал сводить ее в любимые пабы Хессена, пробрался через собрание, работая локтями. Его жирная физиономия блестела от пота, он слащаво улыбался.
— Больше не стану якшаться с этой публикой, — сообщил он Эйприл. — Вам надо прийти на наше собрание. «Ученики Феликса Хессена». Без всяких сновидений. А здесь просто цирк!
Он пошарил толстыми пальцами в кожаной сумке, свисавшей с плеча, достал рекламную листовку и протянул гостье.
— Мы потихоньку отваливаем от них. Эта публика ничего не достигнет. Гариет ни рыба ни мясо, а Харольд слишком доверяет старухе, хотя она совсем чокнутая.
Он гаденько засмеялся.
Алиса в другой стороне комнаты принялась распевать детским голоском «Выкатывайте бочку».[17] Остальные с криком напустились на нее. Эйприл разглядела в этом бедламе маленькую фигурку Отто Хернделя. Немец широко улыбался, однако в его глазах отражалось смятение. Казалось, он теперь еще хуже стоит на ногах, словно кто-то в конце концов оборвал удерживавшие его веревки.
