Лана Синявская - Обитель Джека Потрошителя
Диана, при виде которой я скривилась от отвращения, являлась на этом сборище единственной женщиной. Она сидела, откинувшись в кресле, ее обнаженные локти покоились на блестящих подлокотниках кресла из темного дерева, тонкие длинные пальцы небрежно сжимали мундштук с дымящейся сигаретой. Да уж, она умела произвести впечатление…
Стоя на одном месте, я постепенно начала примерзать к полу, когда, словно повинуясь невидимому знаку, гости стали рассаживаться в кресла, расставленные полукругом вокруг небольшого возвышения. Диана, нарочито медля, глубоко затянулась в последний раз и, выпустив колечко дыма, лениво махнула рукой. Ее губы растянулись в улыбке.
Свет в зале погас словно бы сам по себе, зато над сценой стал как будто ярче. Занавес, скрывающий заднюю стену, раздвинулся, за ним оказалась дверь, через которую под неслышную мне музыку на сцену высыпала стайка танцовщиц, при виде которых я почувствовала, что меня сейчас стошнит.
Теперь до меня дошел истинный смысл слов Насти – балет действительно был… особого рода. Совсем юные – младшей наверняка не исполнилось и двенадцати – миловидные девочки в невесомых накидках, почти не скрывающих обнаженные тела, извивались в чудовищном танце, фигуры которого не имели ничего общего ни с классикой, ни с фольклором, ни даже с авангардом. Да что там, не всякий стриптиз-клуб решится выпустить на свою сцену ТАКОЕ. И это проделывали дети! Терпкий коктейль из юных грациозных тел, прозрачных тканей и извращенной фантазии призван был взбудоражить притупленную чувственность толпы потасканных господ преклонного возраста. Я сама удивилась охватившей меня ярости и понимала в данный момент лишь одно: кто-то должен ответить за это безобразие.
Среди остальных мужчин я не сразу заметила Туркова. Он, пожалуй, был единственным, кто взирал на порнобалет без интереса. Его лицо было озабоченным и даже мрачным, на сцену он практически не смотрел. А вот в сторону жены бросал частые и не слишком приветливые взгляды. Она их, казалось, не замечала. Я увидела, как губы Дианы изогнулись в улыбке, словно она вспомнила что-то забавное. Затем она тихо поднялась и удалилась в одну из комнат. Никто не заметил ее исчезновения, зрелище на сцене как раз достигло своего апогея.
Наташка обрушилась на балкон с большим опозданием, пропустив все самое интересное. Но и того, что она успела увидеть, с лихвой хватило, чтобы привести подругу в ярость.
– Педофилы, мать твою! – не сдержалась она.
Я мрачно кивнула:
– Согласна, редкостная гадость. Бедная Лия. Теперь я понимаю, как ей должно было быть противно участвовать в таком «благотворительном концерте».
Но оказалось, что понимала я все же не до конца. После того как танец закончился, все шесть девочек спустились в зал. Их откровенные костюмы промокли от пота и облепляли разгоряченные тела. Я с отвращением заметила, как мерзко подрагивают ноздри одного высокопоставленного старикашки, к которому приблизилась самая юная из девочек. Он обнюхивал ее… как кобель обнюхивает течную сучку, и я снова почувствовала приступ тошноты.
Развлекаясь, красные от возбуждения мужланы совали краснеющим девочкам бокалы с шампанским. Те, морщась, глотали спиртное, из последних сил пытаясь улыбаться. Одна девочка, в которой я с ужасом признала Симу, захлебнувшись, упустила свой бокал. Шипучий напиток выплеснулся ей на грудь. Меня передернуло, когда я увидела, что стоящий рядом тип с блестящей лысиной и дряблыми щеками, жадно притянув к себе зашедшуюся в кашле девочку, стал слизывать с ее кожи липкую влагу, ничуть не стесняясь остальных. Девочка задрожала, но потные руки уже увлекали ее за собой прочь из этого зала, словно добычу, доставшуюся беззубому хищнику на халяву.
– Господи, куда повел ее старый козел? – ахнула Наталья.
Я не нашла в себе сил ответить. Отвратительный аттракцион Турковых предстал перед нами во всем своем безобразии. Теперь ясно, откуда у них бешеные бабки и сумасшедшие связи в самых верхах. Бордель для педофилов! Это круто.
Если бы взглядом можно было убить, то вальяжно прохаживающийся по залу Турков был бы уже трупом. Но он передвигался довольно резво и чувствовал себя вполне нормально. Когда еще одна пара покинула зал, он скользнул в ту же дверь, за которой немногим раньше исчезла Диана. За то время, что он отсутствовал, зал почти опустел. Гости получали теперь удовольствие где-то в другом месте, скрытом от наших глаз.
Но вот Турков, выйдя из комнаты, пересек зал и присоединился к оставшимся, заведя с ними какой-то разговор. Затем они все вместе куда-то удалились. Зал опустел окончательно.
Только сейчас я почувствовала, что уже почти превратилась в сосульку. Пора было сматываться. Все, что я хотела знать, я уже знала. Мотив убийства Лии казался очевидным. Если девочка пригрозила разоблачить мерзкие сборища и была настроена достаточно серьезно, а, по словам Насти, так оно и было, то она стала представлять реальную опасность для жаждущих запретного удовольствия богатых господ. А они, как дикие осы, их лучше не дразнить – зажалят насмерть.
Теперь, когда в наших руках было наконец нечто конкретное, все, что нам оставалось, это ускользнуть отсюда незамеченными. Я подняла глаза наверх, туда, где должна была находиться ветка, и… поняла, что у нас крупные неприятности. Когда я спрыгивала на балкон, ветка под моей тяжестью склонилась совсем низко, но сейчас она покачивалась на фоне темного неба на совершенно недосягаемой высоте, словно дразня меня сверху. Вот черт, как же я раньше не подумала о такой возможности? Идиотка! Как же нам выбраться? Я глянула вниз через перила. Нет, этот путь не годился. Слишком высоко, чтобы спрыгнуть. К тому же перила совсем обледенели, держаться за них практически невозможно.
Пока я раздумывала, как сообщить Наташке неприятную новость, она вдруг отшатнулась от окна и со сдавленным воплем: «Сматываемся!» – потянула меня за собой в темный угол балкона. Мы успели нырнуть за большие деревянные кадки, в которые летом, наверное, высаживают какие-нибудь фикусы и пальмы, как раз в тот момент, когда на балкон вывалился один из хорошо разогретых гостей. Его рожа была нам хорошо знакома. Он частенько выступал с экрана, призывая народ беречь культуру и общественную мораль. Стыдно признаться, но выглядел он во время выступлений настолько убедительно, что вызывал доверие и симпатию. Сейчас моралист был пьян в сардельку и, видимо, классно порезвился. По отечной красной морде блуждала сытая улыбка, мутные глазки-щелочки маслено блестели. Он облокотился брюхом о перила и закурил. Желание подскочить сзади и столкнуть эту тушу вниз было почти непреодолимым. Наташка, как-то почуяв мое рвение, сунула мне кулак под нос.
