Сара Шепард - Милые обманщицы. Безупречные
– Это точно он. – Эмили поднялась с земли. – Вчера, когда я сказала ему, что все про него знаю, он всерьез запаниковал и умолял меня не говорить ничего полиции.
Все переглянулись, совершенно сбитые с толку.
– Так ты думаешь, что копы просто ошиблись? – Ханна затеребила подвеску в форме сердечка на браслете.
– Постойте, – медленно произнесла Эмили. – Спенсер, чем его шантажировала Эли? Как она заставила Тоби взять на себя вину за несчастье с Дженной?
– Спенсер говорит, что Эли ей не сказала, – ответила Ария.
Спенсер почувствовала нервную дрожь. «Я здорово придумала, – сказала тогда Эли. – Мы храним секрет Тоби, а он хранит наш секрет».
Но теперь Тоби был мертв. Эли была мертва. И все остальное уже не имело значения.
– Я знаю, – тихо сказала она.
И вдруг Спенсер увидела знакомую фигуру на заднем дворе. Сердце учащенно забилось. Там стояла Дженна Кавано. В черной футболке и узких черных джинсах, с высоким пучком черных волос. Кожа у нее была все так же белоснежна, но лицо наполовину скрывалось за огромными темными очками. В одной руке Дженна держала белую трость, в другой – поводок золотистого ретривера. Собака вела девушку прямо к ним.
Спенсер почувствовала, что вот-вот грохнется в обморок. Или разрыдается.
Дженна с собакой остановились рядом с Ханной.
– Эмили Филдс здесь?
– Да, – прошептала Эмили. Спенсер отчетливо расслышала страх в ее голосе. – Я здесь.
Дженна повернулась на звук.
– Это твоя. – Она протянула розовую атласную сумочку. Эмили так бережно взяла ее, словно боялась разбить хрупкую стеклянную вещицу. – И вот еще, ты должна прочесть. – Дженна полезла в карман и достала смятый листок бумаги. – Это от Тоби.
37. Веревочные браслеты все равно уже не в моде
Эмили убрала волосы за уши и посмотрела на Дженну. Темные очки скрывали не только ее высокие скулы, но и надбровья, и все же Эмили смогла разглядеть несколько розоватых, сморщенных шрамов от ожогов на лбу.
Она вспомнила ту роковую ночь. Снова уловила мятный аромат свечи «Аведа» в доме Эли. Ощутила привкус чипсов с солью и уксусом во рту. Почувствовала под ногами шероховатые деревянные половицы, на которых она стояла у окна гостиной ДиЛаурентисов и смотрела, как Эли перебегает лужайку Кавано. Увидела вспышку фейерверка. Парамедика на лестнице под деревом. Губы Дженны, искаженные в гримасе боли.
Дженна протянула ей грязный, измятый листок бумаги.
– Это нашли при нем, – сказала она, и ее голос дрогнул. – Здесь строчки для всех нас. Твоя часть где-то в середине.
Эмили сразу узнала аукционный лист с «Фокси»; Тоби нацарапал что-то на обороте. При виде неровных торопливых строчек без заглавных букв и выведенной дрожащим курсивом подписи «Тоби» в конце записки у Эмили сжалось сердце. Она никогда прежде не видела его почерка, но сейчас ей казалось, будто Тоби ожил и стоял рядом с ней. Она почувствовала запах его мыла, ощутила тепло его широкой ладони, сжимавшей ее маленькую кисть. Сегодня утром она проснулась не на качелях, а в своей постели. Кто-то звонил в дверь. Пошатываясь, она спустилась вниз и увидела на крыльце незнакомца в велосипедных шортах и шлеме.
– Можно воспользоваться вашим телефоном? – попросил он. – Это срочно.
Эмили тупо уставилась на него, еще не до конца проснувшись. У нее за спиной возникла Кэролайн, и велосипедист начал объясняться с ней:
– Я просто ехал по лесу и нашел парня. Поначалу я решил, что он спит, но…
Он замолчал, и Кэролайн в ужасе распахнула глаза. Она побежала за мобильником. Эмили застыла у порога, пытаясь осознать происходящее. Она вспомнила, как Тоби ломился в дверь кухни. Как барабанил в стекло, а потом рванул в лес.
Она перевела взгляд на велосипедиста.
– Тот парень в лесу напал на вас? – прошептала она, чувствуя, как гулко билось сердце. При мысли о том, что Тоби всю ночь просидел в лесу возле ее дома, ей стало жутко. Что, если бы он поднялся к ней на крыльцо, когда она задремала?
Велосипедист прижал к груди шлем. Он выглядел ровесником ее отца, зеленоглазый, с седоватой бородой.
– Нет, – тихо произнес он. – Он был… под кайфом.
И вот теперь это письмо. Предсмертная записка.
Тоби казался ужасно измученным, когда бежал в лес. Не в тот ли миг он принял таблетки? Могла ли Эмили остановить его? И что, если Ханна была права – что, если Тоби не убивал Эли?
Все закружилось перед глазами. Эмили почувствовала чью-то сильную руку на пояснице.
– Держись, – прошептала Спенсер. – Все хорошо.
Эмили посмотрела на листок. Подруги тоже склонились над ним. Взгляд Эмили мгновенно выхватил строчки, адресованные ей.
«Эмили, три года назад я обещал Элисон ДиЛаурентис, что сохраню ее тайну, если она не выдаст мою. Она сказала, что никогда не проболтается, но, видимо, не сдержала слово. Я пытался смириться с этим, забыть, и, когда мы с тобой подружились, подумал, что, наверное, мог бы… подумал, что я стал другим и моя жизнь уже не будет прежней. Но, выходит, человек всегда остается самим собой, ничто не может его изменить. То, что я сделал с Дженной, – величайшая ошибка моей жизни. Я был совсем юнцом, неопытным и глупым, и вовсе не хотел обидеть ее. Я больше не могу с этим жить. Я устал».
Эмили сложила листок, и он задрожал у нее в руках. Все это казалось бессмыслицей – ведь это они причинили зло Дженне, а не Тоби, – о чем он вообще говорил? Она вернула письмо Дженне.
– Спасибо.
– Пожалуйста.
Дженна повернулась, чтобы уйти. Эмили откашлялась.
– Подожди, – прохрипела она. – Дженна.
Девушка остановилась. Эмили тяжело сглотнула. Признание Спенсер о молчании Тоби и обмане Эли, вчерашние откровения Тоби, неизбывное чувство вины перед Дженной, которое она несла столько лет, – все это разом прорвалось наружу.
– Дженна, я должна попросить у тебя прощения. Мы были… мы были такими гадкими. То, что мы делали… эти прозвища и все такое… Это было не смешно.
Ханна сделала шаг вперед:
– Она совершенно права. Это было совсем не смешно. – Эмили никогда еще не видела такой боли на лице Ханны. – И ты этого не заслуживала, – добавила она.
Дженна погладила собаку по голове.
– Да ладно, – ответила она. – Я уже это пережила.
Эмили вздохнула:
– Нет, не ладно. Это ужасно. Я… я никогда не знала, каково это… когда тебя дразнят, потому что ты другая… А теперь знаю.
Она напряглась всем телом, надеясь, что это поможет сдержать слезы. Одна ее половина хотела рассказать всем, с чем ей приходилось бороться, и все же она промолчала. Момент казался неподходящим. Она хотела сказать еще что-то очень важное, только не знала, хватит ли сил.
