Татьяна Корсакова - Печать василиска
– Давай, – она села, до подбородка натянула простыню, спихнула с коленки наглую гришаевскую лапу. – Что ты хочешь услышать?
– Все по порядку. – Гришаев смотрел серьезно. Даже растрепанные волосы, даже отсутствие одежды не мешали ему выглядеть серьезным и сосредоточенным. А руку он так и не убрал, словно невзначай, примостил обратно на Алину коленку.
– Странное все, – она дернула плечом.
– Вижу, что странное. А ты расскажи, что именно тебе кажется странным.
Рассказать? А почему бы и нет?! Она же давно хотела кому-нибудь рассказать, поделиться наболевшим. Вот хоть бы даже и с ним.
– Знаешь, – она осторожно, словно опасаясь, что Гришаеву может не понравится, смахнула с его лба влажную прядь, пригладила взъерошенные волосы и только потом продолжила: – Я, наверное, и есть его невеста.
– Чья?
– Василиска. Мне напрямую никто об этом не говорил, но по всему выходит, что это именно я.
Гришаев тяжело вздохнул. Аля надеялась, что он начнет ругаться, убеждать ее, что никаких василисков не существует, а он вот не стал.
– Все, девочка, я тебя слушаю и не перебиваю.
И она рассказала. Все, от начала до конца. И про то, как дед ее нашел, и про перстень, дедов подарок, и про ночное нападение у Настасьиной топи, и про предупреждения бабы Агафьи, и про старинный крест, и про аквалангиста. Даже про визит Настасьи-утопленницы, змеиное воинство и треснувшую вазу рассказала. А чего уж теперь, когда все сказанное кажется сказкой, одной из легенд, которые Гришаеву положено собирать по долгу службы!
– Я понимаю, что тот аквалангист – это скорее всего и есть преступник, – она не удержалась, потерлась щекой о гришаевский подбородок. У него красивый подбородок, с ямочкой. – И скорее всего это он тут всех пугает, чтобы к озеру не совались. Но с озером тоже что-то неправильное творится. Я своими собственными глазами видела, как по нему ни с того ни с сего волна шла. Знаешь, такая, как будто там, на дне, что-то очень большое шевелится. И звук, про который Эллочка рассказывала, я тоже слышала. А еще этот колокольный звон... – она осеклась, заглянула в синие гришаевские глаза, спросила: – Колокольный звон – это правда твоих рук дело?
– Нет, – он отрицательно мотнул головой. – Веришь, сам удивился, когда услышал. Думал, легенда, а оно вон как вышло.
– Так, может быть, кто-то из гостей?
– Все гости были на месте.
– А пульт дистанционного управления?
– Глупости. Ты сама посуди, какой силы должен быть звук, чтобы заглушить даже громовые раскаты. Да чтобы такого эффекта добиться, нужны профессиональные усилители.
– Значит, и в самом деле церковь?
– Не знаю, – он раздраженно поскреб щетину. – Кое-что из того, что ты рассказала, только с виду кажется загадочным, а на самом деле имеет под собой вполне материальную базу, но не все, далеко не все.
– А что имеет базу? Расскажи.
– Расскажу, только чуть попозже. – Гришаев встал с кровати, настежь распахнул балконную дверь, а потом сказал: – Мне сегодня придется в город смотаться, хочу проверить кое-что. Но к вечеру вернусь, не волнуйся. – Он остановился напротив Али, чмокнул ее в кончик носа. – А ты, пожалуйста, из комнаты никуда не высовывайся и к озеру не подходи. Договорились?
– Дима, – называть его по имени было как-то неловко. Или непривычно, Аля еще не разобралась. – А ведь ты не этнограф.
– Не этнограф, – он не стал отпираться.
– А кто ты?
– Я? – он помолчал, разглядывая узор на покрывале. – В общем, наверное, я не слишком хороший человек.
Это он зря. Теперь она точно знала, что он хороший. Не может такой мужичина быть не слишком хорошим человеком.
– Не веришь? – он невесело усмехнулся.
– Не верю.
– Ладно, твое право. Считай, что я авантюрист.
– Авантюрист – красивое слово.
– Слово-то, может, и красивое, только смысл у него не слишком красивый.
– Больше ничего не расскажешь? – она уже знала, каким будет ответ, но попытаться ведь стоило.
– Как-нибудь в другой раз. Хорошо?
Сердце вдруг дернулось, сжалось до размера булавочной головки, потому что Аля как-то ясно и отчетливо поняла, что другого раза не будет. Она и так подобралась к Гришаеву слишком близко, а он не из тех людей, которые любят лишние вопросы. Он уже жалеет о случившемся. По глазам видно, что жалеет. Зря, она же все понимает: и про случайный душевный порыв, и про случайный секс. Такое с каждым может случиться, даже с авантюристом Гришаевым. Может, сказать ему, что она все понимает? Чтобы не нервничал, не терзался угрызениями совести? Не стоит, он уже думает о чем-то совершенно другом, натягивает одежду – интересно, одежда тоже ненастоящая, как и профессия? – а на лбу вертикальная морщинка, значит, мысли невеселые. Не нужно его отвлекать. К чему лишние разговоры, когда и так все ясно. Главное, что он обещал за ней присмотреть. И присматривать-то недолго осталось, всего одну ночь, а потом все закончится. Если баба Агафья не ошибается. Пусть бы она не ошибалась...
– Эй, ты чего? – Аля и не заметила, что Гришаев больше не кружит по комнате, а стоит напротив и всматривается в ее лицо. – Боишься?
Ничего она не боится. Днем не страшно, а к ночи он вернется.
– Не бойся, – Гришаев ее поцеловал. Опять в нос, а хотелось, чтобы в губы... – Ну, я пошел?
– Иди. Нет, подожди! – Все-таки на один вопрос можно получить ответ и сейчас. – В тот раз, помнишь, когда я за тобой... подсматривала, как ты тогда на балконе оказался?
Гришаев усмехнулся.
– Это просто, я же видел, что ты любопытствуешь. Решил припугнуть, а на балкон зашел через одну из пустующих комнат, она на замок не закрывается.
Вот, значит, как все просто...
– А запах? – Аля нахмурилась. – Ты тогда мне про запах говорил...
– Не было никакого запаха. – Гришаевская улыбка сделалась хитрой. – Это такой специальный психологический маневр, чтобы сбить противника с толку. А вообще, от тебя всегда очень вкусно пахнет, честное пионерское. Ну, теперь я могу идти?
– Иди, – отпускать его не хотелось, но ведь уйдет в любом случае, потому что авантюрист, а авантюристам спрашивать разрешения у женщин не пристало...
День без Гришаева тянулся медленно-медленно. Даже спать расхотелось. Аля промучилась полчаса в постели, а потом решила, что с нее довольно. И душ она все-таки приняла, только не у себя, а в комнате Гришаева. Правда, пришлось долго настраиваться, уговаривать себя, что ничего с ней не случится. Ну не утонет же она в душе, честное слово!
Не утонула. Да и с чего бы ей, полжизни в воде проведшей, этой самой воды бояться? Пусть ее кто-нибудь другой боится! Воодушевленная этой маленькой победой, Аля решилась на большее – на уборку в своей комнате.
Осколки вазы были рассыпаны по всему полу, а вода за ночь высохла, точно и не было ее. Одолженным у Марьи Карповны веником Аля смела все осколки на совок, выбросила в мусор теперь уже окончательно мертвую сирень, застелила постель, постояла в задумчивости на балконе, а потом решилась-таки спуститься.
