Виктор Точинов - Пятиозерье
Света помрачнела и прибавила после паузы:
— И сегодня ничего не сказали. Говорят... после вскрытия...
— Вскрытия??!!! — сорвался на крик Пробиркин. — Она что... она...
— Она умерла сегодня, на рассвете. Ты не знал?
— Откуда... Нам тут разве сообщают...
Доктор замолчал. По счастливому стечению обстоятельств ему еще не приходилось хоронить ни родителей, ни родственников, ни знакомых. Он с трудом мог представить, что СВ, вчера еще ходившей по лагерю своей чеканной поступью кремлевского курсанта, разговаривавшей — в том числе и с ним, Пробиркиным, — сегодня нет. И никогда уже не будет.
— За три предыдущих смены ни одного серьезного несчастного случая не было, — сказала Света. — А когда случайности идут одна за одной, это уже называется закономерностью.
— И в чем, по-твоему, причина?
— Это звучит дико, но мне кажется — причина в одном странном мальчике. В мальчике по имени Тамерлан.
И она стала рассказывать — с самого начала. С их первой встречи и с более чем странной реакции кота на присутствие мальчика... Света говорила, и ей казалось: звучат ее слова наивно и бездоказательно, Сергей ничему не поверит и попросту рассмеется...
Пробиркин не рассмеялся, слушал с серьезным, даже мрачноватым лицом.
И, похоже, поверил всему.
ИНТЕРЛЮДИЯ
Между временем и пространством — IV
1
Солнечный погожий денек в начале осени — такую погоду называют в этих краях «индейским летом».
Люди стоят, сидят на пнях, прохаживаются, собираются в большие и маленькие кучки... Одеты все как на праздник — дочери первых здешних белых поселенцев, голландских фермеров, щеголяют в нарядных чепцах и в платьях с низкой талией, коротких и открывающих пухленькие рембрандтовские ножки; и, как ни странно, с юностью и полнокровным румянцем девушек вполне гармонируют украшения — старинные, серебряные, еще бабушками вывезенные из Саардама, два-три раза в год доставаемые из семейных сундуков.
Их отцы и кавалеры степенно покуривают короткие, изогнутые крючком трубки, и облачены в синие сюртуки старомодного покроя с двумя рядами начищенных медных пуговиц, в короткие панталоны, в бело-синие полосатые чулки и добротные башмаки с сияющими на солнце оловянными пряжками.
Англичане одеты попроще, в основном это люди простого звания и рискованных занятий — лесорубы, трапперы, торговцы огненной водой, бродящие по индейским территориям. Но и они принарядились.
Мелькают красные мундиры солдат — но не вызывают тревоги. Сейчас мир — недолгий, через несколько лет Новые Нидерланды будут захвачены неблагодарным Карлом Стюартом[5]. Но пока что эта земля пребывает под властью «их Светлостей Генеральных Штатов Голландии». И британцев тут врагами не считают — напротив, считают героем английского капитана Поллака, очищавшего берега Гудзона от остатков юнами, манна-хатта, ленапов и других ирокезских и алгонкинских племен. Капитан — молодой черноусый красавец — зачастую бывает персонажем девичьих снов юных пухлощеких голландок...
...Внимание всех приковано к центру вырубки, к уродливому деревянному сооружению, стоящему там.
Это костер — огромный куб из толстых поленьев, почти бревен, в центре его — столб из грубо обтесанного кленового ствола. Столб выдержан несколько недель в морской воде — чтобы не прогорел, не обрушился раньше времени.
К столбу прикована женщина. Черные с проседью волосы разметались по плечам. На женщине куртка из тонко выделанной кожи и такие же обтягивающие брюки — и то и другое разорвано, испачкано спекшейся, кровью.
Взгляд женщины скользит по лицам и кажется безумным. Но разум не оставил ее. Она понимает — все эти люди собрались, чтобы убить. Убить ее. Убить жестоко и страшно. Или — посмотреть, как убивают.
Начало казни затягивается.
Все словно ждут чего-то или кого-то.
Среди собравшихся зреет недовольство. Слышится ропот. Нечастое ныне зрелище — сожжение ведьмы. Индейской колдуньи. Пришли не только жители ближайшего городка Манхеттена и любопытствующие зеваки из Нового Амстердама — люди приехали издалека, приплыли с обоих берегов Гудзона, и из Олбани, и из Хобокена, и из крохотных безымянных поселков Пойнт-но-Пойнта. Привезли с собой жен и детей, а устроители праздника всё медлят...
2
"Отчего ОНА медлила?! - вопрошает у Базарги Князь Ста Имен. — Отчего не покинула тотчас же эту оболочку?! Не перешла в другую?!"
ОН в ярости. ОН готов — и очень хочет — явиться сюда во всей силе своей и обрушить гнев на ЕЕ палачей. Но это невозможно. Все, кого видят Нерожденные, и без того давно мертвы.
Зверь не отвечает. Лежит на траве, свернувшись клубком. Люди — призраки людей — подтягиваются все ближе к месту аутодафе, сбиваются все более плотной толпой. Но место, где лежит невидимая для них Базарга, обходят.
Наконец Базарга посылает ЕМУ мысль, спокойную и холодную:
"Умерь эмоции, Князь. Все это было, и прошло, и ничего изменить нельзя. Ты энаешь, что с оболочкой можно сотворить что угодно, но Нерожденную этим не убить. Но они смогли сделать что-то иное. Мы должны понять — что".
ОН умеряет эмоции. Размышляет — стараясь делать это спокойно. О том, что остатки душ всех этих людей — слабые отзвуки, разбросанные по Реальности — можно собрать воедино. Трудно, но можно. Можно даже вернуть им тела, точно те же, собрав рассеявшиеся по их Миру атомы и молекулы. Еще труднее, но тоже можно. Воскресить призраки — и воздать им огнем за огонь. А можно, не мудрствуя лукаво, найти их потомков — те тоже несут след предков в телах и душах...
Мимолетно думает: Дарящая наверняка простила своих палачей. Пронзающий прощать не привык.
3
Ну наконец-то! — толпа облегченно вздыхает.
От берега, от причалившей большой барки, к ним поднимается группа людей, одетых куда богаче прочих собравшихся. Поблескивает золотое и серебряное шитье, сверкают бриллианты на дамах... Дождались. Скоро начнется.
Взгляд привязанной к столбу женщины устремляется к вновь прибывшим — и уже не отрывается от них. Там, опираясь на руку человека в алом капитанском мундире, идет девушка. Глаза ее затуманены — кажется, что девушка не видит ничего перед собой. Так оно и есть...
Индейская колдунья Наимсуигок («Дарящая Свет») облегченно вздыхает. Смерть не страшит ее. Но не хочется умирать, не передав своего дара. Дар пришел к ней давно. Дар видеть людей и вещи — не глазами. Дар исцелять болезни — просто одним присутствием своим рядом со страждущим. Дар изгонять из душ страх, боль и ненависть — и привносить Любовь... Издалека, очень издалека шли к ней люди, чтобы получить частицу Света — с берегов Потомака и Саксуигана, из глухих канадских лесов и далеких закатных прерий...
