Роберт Маккаммон - Лебединая песнь. Последняя война
Он отвел луч фонарика от девочки в сторону; он уже взглянул на нее при слабом свете, и этого было достаточно. Почти все ее красивые светлые волосы обгорели, лицо представляло собой сплошные красные водянистые волдыри. Глаза, которые запомнились ему как изумительно голубые, глубоко запали и были смутно-серого цвета. Он понимал, что взрыв не пощадил и его внешность: отблеск света обнажил измазанные серым ожоги, покрывавшие его руки и кисти. Больше этого он знать не хотел. Вероятно, сам он выглядит как зебра. Но, по крайней мере, оба они были живы, и хотя у него не было чем рассчитать время, прошедшее после взрыва, он думал, что они тут уже четыре или пять дней. Еда больше не представляла собой проблемы, у них было много соков в банках. Хотя в подвале было душно, воздух все же откуда-то поступал. Самой большой неприятностью был устоявшийся запах отхожего места, но сейчас с этим поделать было ничего нельзя. Может, позже он придумает, какую-нибудь более опрятную систему санитарии, может с помощью пустых банок, если закапывать их в землю.
В луче света что-то шевельнулось.
— Смотрите, — сказала Свон, — вон там!
Маленькое, слегка обгоревшее животное копошилось на холмике из земли. Его головка повернулась к Джошу и Свон, и тут животное пискнуло опять и скрылось в холмике.
Джош сказал:
— Это не крыса! Это…
— Это — суслик, — закончила за него Свон. — Раньше я видела много их, роющихся около трейлерной автостоянки.
— Суслик, — повторил Джош. Он вспомнил голос Поу-Поу, говоривший: «Суслик в норе!»
Свон обрадовалась, что кроме них тут есть еще кто-то живой. Она слышала, как он фыркает в земле там, где не было освещено и где был холмик побольше, в котором… Она не стала думать про это, потому что больше не выдерживала. Но теперь маме больше не больно, и это было хорошо. Свон слушала, как суслик обнюхивает около себя; она очень хорошо знала их, потому что они рыли норки в ее садике… «Рыли норки», — подумала она.
— Джош? — сказала она.
— Да?
— Суслики роют норы, — сказала она.
Джош слегка улыбнулся на это, приняв его как простое детское утверждение, но тут улыбка ее замерла от того, что ее поразило, на что она намекала. Если у суслика здесь есть гнездо, тогда здесь должен быть ход, выходящий наружу! Может, это оттуда поступает воздух! Сердце у Джоша подпрыгнуло. Может, Поу-Поу знал, что суслик проделал ход в подвал, и это было то, что он пытался сообщить им. Нору суслика можно было расширить, чтобы сделать лаз. У нас есть топор и лопата, подумал он. Может мы сможем прокопать лаз сами!
Джош подполз туда, где лежал старик.
— Эй! — сказал Джош. — Вы меня слышите? — он тронул руку Поу-Поу. — О, Господи! — прошептал Джош.
Тело старика было холодным. Оно лежало прямо, руки по бокам. Джош посветил на лицо трупа, увидел пятнистые розовые ожоги на щеках и носу, похожие на странные родимые пятна. Глазницы были черно-коричневые, пустые. Поу-Поу был мертв по меньшей мере уже несколько часов. Джош хотел было закрыть глаза Поу-Поу, но их не было, они испепелились и испарились.
Суслик пищал. Джош отвернулся от трупа и пополз на шум. Пробираясь через сусликовые холмики с фонариком, он увидел, что суслик облизывает обожженные красные лапки. Он быстро скрылся за доской, прикрывавшей гнездо. Джош потянул ее, но она не поддавалась. Стараясь быть как можно терпеливее, он начал раскачивать ее.
Суслик сердито заворчал на захватчика. Медленно Джош раскачал расщепленный кусок доски и отогнул его в сторону. Свет открыл взгляду небольшое круглое отверстие в стене на высоте около трех дюймов от пола.
— Нашел! — воскликнул Джош. Он лег на живот и поспешил вдоль хода. Примерно в двух-трех футах от входа он повернул налево, куда не доходил свет.
— Ход должен вести на поверхность, — он был возбужден, как ребенок в новогоднее утро. В нору свободно вошел его кулак. Земля была утрамбована и не поддавалась, даже на этой глубине она была утрамбована как асфальт. Раскапывать ход было бы немыслимой трудной работой, но если только держаться рядом с ним, то это было легче.
Один вопрос терзал его: стоит ли им в ближайшее время покидать подвал? Радиация снаружи может очень быстро убить их. Только Богу известно, что творится там, на поверхности. Осмелятся ли они выяснить это?
Джош услышал позади себя какой-то шум. Это были хриплые звуки, как от больных легких, хватающих воздух.
— Джош? — Свон тоже услышала звуки, от которых остатки ее волос на затылке встали дыбом; она ощутила, как что-то двигалось в темноте несколько секунд назад.
Он повернулся и посветил на Свон. Ее лицо было обращено направо. И опять послышался непонятный дребезжащий звук. Джош повел свет и то, что он увидел, заставило его ощутить, будто ледяная рука схватила его за горло.
Труп Поу-Поу вздрагивал, и это сопровождалось тем ужасным шумом. Он все еще жив, не веря себе подумал Джош, но затем: «Нет, нет! Он был мертв, когда я коснулся его! Он был мертв!»
Труп начал сгибаться. Медленно, руки все еще по бокам, мертвый стал садиться. Голова его, дюйм за дюймом, словно какой-то механизм, стала поворачиваться к Джошу Хатчинсу, пустые глазницы уставились на свет. Сожженное лицо сморщилось, рот напрягся, чтобы открыться, и Джош подумал, что если эти мертвые губы раскроются, то он растеряет все те шарики в голове, какие у него еще остались.
С шипящим звуком рот Поу-Поу раскрылся.
Из него вышел звук, похожий на шелест ветра или сухих тростников. Сначала это были почти неслышимые звуки, слабые и далекие, потом они стали усиливаться и послышалось:
— Со… Хра…Ните…
Глазницы глядели на свет фонаря, как будто в них еще были глаза.
— Сохраните, — повторил страшный голос.
Рот из серых губ, казалось, напрягался, чтобы образовать слова. Джош отпрянул, и тут рот проскрипел:
— Со… Хра… Ните… Ди… Тя…
Потом воздух вытек с тихим звуком «у-у-ш». Глазницы трупа воспламенились. Джош застыл завороженный и услышал, как Свон издала изумленное «о-о-х». Голова трупа превратилась в огненный шар, и пламя распространилось, охватив все тело колеблющимся красновато-голубым коконом. Волна плотного жара полыхнула в лицо Джоша, и он закрыл лицо руками; когда он открыл лицо, то увидел, как труп растворяется в этом огненном саване. Тело сидело прямо, уже не двигаясь, каждый дюйм его полыхал.
Горение продолжалось может еще секунд тридцать, потом огонь стал сникать, превращаясь в слабое мерцание, и последними догорели подошвы ботинок Поу-Поу.
Самой последней затухла белая зола, сохранявшая форму сидящего человека.
