Багрянец - Нэвилл Адам

39

– Если бы вы увидели это место снова, узнали бы его? Смогли бы опознать людей, которые напали на вас с собаками?

Хелен кивнула, но ее взгляд выдавал опасение при мысли о возвращении на ферму, известную ей как Редстоун-Кросс.

– Вы будете в полной безопасности, – улыбнулась констебль Суон. – Вам даже не придется выходить из машины. Но если требуется обыскать ферму и арестовать людей, мы должны быть уверены, что ищем там, где надо. Редстоун – это немало земли, в основном сельхозугодья. Ваш брат делал свои записи в карьере к западу от перекрестка?

Хелен снова кивнула. Полицейская прикусила щеку изнутри:

– В том и проблема: там немало карьеров. Целых семь. Они разбросаны вокруг перекрестка на километры вокруг, по землям, принадлежащим как минимум пяти разным фермам.

– На его диске было написано «Редстоун-Кросс» – должно быть, он записывал звуки неподалеку от фермы, где я была. А те люди с лодки?

– Мы догадываемся, кем может быть один из них, и сейчас его ищем.

– Но вы его не поймали?

– Пока нет. Его нет дома.

Обдумав это, Хелен села на постели:

– Моя дочь. Вы сказали, что свяжетесь с полицией Уэст-Мидлендз.

– Ваша дочь в порядке, – полицейская наклонилась вперед, ее рука оказалась близко от плеча Хелен, и добавила: – И ваша мать тоже.

До этого разговора полиция Диллмута обещала Хелен, что осведомится у полиции Мидлендз, в безопасности ли мать Хелен и Вальда.

Как только температура тела Хелен пришла в норму и она очнулась от глубокого сна, вызванного переутомлением, то первым делом позвонила домой – в шесть утра воскресным утром. Ответила ее мать, которую звонок разбудил и испугал: в такое время звонят, только если произошло нечто опасное.

После подвига Хелен каждая мышца в ее теле мучительно ныла; она даже в туалет не могла ходить без помощи медсестры и не опираясь на стену. Но Хелен чувствовала: нельзя не объяснить матери, почему она не окажется дома этим вечером, и сказала, что находится в больнице из-за переохлаждения, обезвоживания и переутомления.

При этих словах мать ахнула и, как догадалась Хелен, схватилась за сердце: она всегда так делала в тяжелые моменты.

Хелен убедила ее, что ей гораздо лучше, – так доктора говорили. Возможно, ее даже отпустят через день-два, в зависимости от того, нужна ли будет койка. Но за руль Хелен сесть не сможет: ей потребуется лежать и восстанавливаться несколько недель и к тому же давать полиции показания.

Зная, что ни одна мать не удовлетворится таким коротким объяснением, Хелен призналась, что Линкольн в Южном Девоне связался с чем-то незаконным, и ограничилась этим, добавив, что жуткая статуэтка женщины с песьей головой, которую прислали Вальде, тоже связана с историей Линкольна. Кто бы ни прислал ее, этим он предупреждал Хелен, чтобы перестала расследовать последнюю неделю в жизни брата. Люди, которым он помешал в Девоне, теперь мешали ей.

К счастью, потрясение и неверие матери помешали ей задавать Хелен дальнейшие вопросы. Хелен заставила ее пообещать, что мать заберет Вальду к себе в квартиру и что не будет открывать дверь никому, кроме полицейских, показавших документы. Сказав еще, что этим утром к ней и Вальде заглянет местная полиция, Хелен прервала звонок, пока могла.

С того самого момента, как она пришла в себя, мысль о том, что Линкольн, возможно, подвергся той же участи, что и его сестра – что его выбросили в море тонуть, – приводила Хелен в ярость, и ярость эта давала куда больше сил, чем отдых на больничной койке, вливавший жизнь обратно слабой струйкой. Хелен прекрасно представляла себе страдания, которые Линкольн перенес перед тем, как утонуть.

Но тела не нашли, так что версия об утоплении Линкольна выглядела не совсем правдоподобно. Рано или поздно утопленников обычно вылавливают, сказал доктор. Насколько Хелен запомнила, разговор в лодке в основном шел про какую-то «красноту», как говорили трое. Один из них сказал, что Линкольна «отдали красноте», и свиномордый рулевой угрожал человеку по имени Фил этой же «краснотой». Но это слово для полицейских у кровати Хелен не имело никакого смысла.

Хелен также настаивала, что трое, покусившиеся на ее жизнь, действовали по чьему-то приказу – один из них говорил о какой-то «ведунье». Констебли на это постарались не улыбнуться.

В девять часов полицейские подтвердили, что машину и некоторые вещи Хелен нашли в бухте близ Плимута: обувь и рюкзак оставили на берегу. Хелен была уверена – это для того, чтобы ее исчезновение походило на самоубийство, – и сказала полиции то же самое. Но очевидным это оказалось только для нее.

К отчаянию Хелен, в этот момент офицеры заподозрили, что она оказалась в воде по собственной воле и все выдумала, – их выдали глаза. Морское течение также опровергало ее рассказ: из бухты у Плимута оно действительно рано или поздно могло вынести Хелен к тому месту, где ее, измученную, замерзшую, едва в сознании, выловили рыбаки. Течение проходило вдоль береговой линии, и те, кто тонул чуть севернее Брикбера, могли всплыть даже в Дорсете.

Кровь Хелен проверили на наркотики и алкоголь и обнаружили следы вина, выпитого в номере мотеля. Хелен настаивала, что если бы была пьяна, то умерла бы через несколько минут после падения в воду, не в силах плыть как следует.

Вдруг ей пришла в голову мысль, и она не думая воскликнула:

– Те, кто был в лодке, не должны знать, что я жива. Никто не должен знать. Иначе я и моя семья будем в опасности, вы понимаете?

– Никто не знает, что вы здесь, – сказала констебль с добрым лицом. – Кроме нас и ночной смены, врачи которой были с вами, никто даже не знает, кто вы. Вы здесь в безопасности, Хелен.

Пытаясь убедить полицию, что ее похитители были очень серьезны и опасны и что именно они убили ее брата шесть лет назад, Хелен расплакалась.

Но констебли с самого начала не желали принимать связь этого дела с Линкольном. Справедливости ради, когда Хелен делилась своими подозрениями, связь между звуками, записанными ее братом под землей много лет назад, и недавним покушением на ее жизнь показалась сумасбродной и ей самой.

Позже прибыло двое детективов, которым Хелен несколько раз повторила тот же самый рассказ, отчего он не стал менее странным и фантастическим. Хелен рассказывала о Кэрол, мотеле и раскрашенных в красное людях, напавших на нее, похитивших и попытавшихся убить, – совершенно абсурдная история. Чем больше Хелен на ней настаивала, тем меньше, казалось, слушали полицейские; после полудня ей уже хотелось кричать и не останавливаться, пока что-нибудь не вколют.

Днем констебль сообщила, что никакой Кэрол не нашли: гостиница уже некоторое время пустовала и ближайшие соседи уверяли, что владельцы заведения – пожилая пара – жили на пенсии в Испании. «Эта Кэт» – психически неустойчивая журналистка, заманившая Хелен в Девон на выходные, – также пропала: к ней домой заехала патрульная машина, но дом оказался пуст и заперт. Кэт до сих пор искали, и никто из названных Хелен людей не смог помочь полиции в расследовании.

Только при случайном упоминании Стива, бойфренда Кэт, Хелен заметила, как что-то в прохладной реакции детективов на ее безумный рассказ переменилось и все четыре офицера вокруг постели переглянулись.

После этого один из детективов осторожно сказал, что Стива сейчас ищут в море береговая охрана и волонтеры, патрулировавшие побережье. Он пропал четыре дня назад – считалось, что упал с прибрежной тропы во время прогулки.

Состояние Кэт во время праздника приобрело новый пугающий смысл. В голове Хелен до боли завертелись шестеренки. Возможно, на ярмарке в Редхилле та была так разбита не из-за того, что рассталась со Стивом, а из-за чего-то куда хуже. Если Стива забрали те же, кто пытался убить Хелен, может быть, Кэт даже заставили заманить ее в Девон, чтобы кто-то смог получить записи Линкольна? Кэт так хотела получить эти диски, и теперь она тоже пропала.