Джон Карр - Бесноватые
– Есть разница, если хотите знать! И как она выглядела – тоже!
– Выглядела?
– Да, выглядела! Там, в комнате, она лежала мертвая – старая, опухшая, ужасная, в грязном шлафроке, с табачными пятнами на губе и носу. И разве не было там портрета?
– Портрета?
Пег подошла к нему поближе.
– Вы ведь помните, что говорили мне вчера вечером? Что там был портрет, который я не видела. Портрет Грейс Делайт в молодости; на нем она такая, какой была когда-то, с бриллиантовым ожерельем.
– Да, по-моему, я так и сказал.
– Но потом, когда мы ехали на Сент-Джеймсскую площадь и вы говорили не столько со мной, сколько с самим собой, вы сказали, что не следовало сжигать портрет, где видно было сходство кое с кем. Тут вы замолкли и больше ничего не сказали. Вы говорили о сходстве со мной? Не лгите, Джеффри. Она была похожа на меня? Там, в спальне, в пятницу вечером, вы так тщательно прятали от меня портрет молодой Грейс Делайт?
– Да.
– И что, сходство было так велико?
– Да. Очень.
– Да! Вот вам и ответ. В старости я буду такая же, как эта кошмарная опухшая старуха. Вы сами так думаете и всегда думали. Глядя на меня, вы всегда гадаете, какой же будет дочь этой старухи хотя бы через несколько лет.
– Пег, замолчите! Это безумие!
– И вы любите меня, мистер Джеффри Уинн? Вы осмеливаетесь делать вид, что любите меня?
– В последний раз, замолчите!
– Боже милосердный, я умру от стыда. Вы сделали из меня забаву себе. Вы укладывались со мной в постель, когда этого уж было совсем не избежать. Вы…
Закончить она не смогла. Обеими руками Джеффри сжал ей горло.
Она сдавленно вскрикнула, но еще до того Джеффри качнул ее в сторону так, что она чуть не упала. Потом он схватил девушку за плечи и прижал к стене. Держа ее так и глядя ей прямо в глаза, он убрал правую руку с плеча Пег и снова взял ее за горло.
– Вот так-то лучше, – сказал он. – С перекрытым – для вашего же блага – дыханием вам легче будет выслушать всю правду. И не вырывайтесь, сударыня. Прошу вас, не вырывайтесь, иначе я стану стучать вашей пустой и тщеславной головой по стене до тех пор, пока ум ваш не задумается более, чем ему обычно свойственно. Вы меня поняли?
И он глянул ей прямо в глаза, заблестевшие от ужаса.
– Вы поняли меня, Пег? Если да, кивните один раз, как сделал бы дух, в которого я имею сильное искушение вас превратить.
Сейчас он не только слышал ее дыхание, но и ощущал его под пальцами. Девушка слегка дернула шеей, отведя голову назад, что должно было означать кивок.
– Теперь слушайте. В фойе Ковент-Гарденского театра висит портрет Анны Брейсгердл, знаменитой старшей сестры Ребекки. Под ним выгравированы даты рождения и смерти: 1676—1748. Вы не могли видеть этот портрет: дамы не допускаются в фойе, если только они не актрисы, то есть уже не дамы. Женщина на портрете напоминает Пег Ролстон, но не настолько, чтобы это сходство поразило кого-нибудь, кроме человека, питающего к вам те же чувства, что я.
Пег, ну перестаньте вырываться.
Я не был знаком с дедом, сумасшедшим Томом Уинном. Он перерезал себе горло в турецких банях, когда я был ребенком и за четыре года до вашего рождения. Произошло это из-за того, что неверная Ребекка покинула его и ушла к человеку гораздо более молодому. Эта история была мне хорошо известна. Чего я не знал – поскольку одни не могли мне этого рассказать, другие не хотели, – так это имени молодого человека. И еще возраста женщины, поэтому я всегда считал, что она на год или на два моложе своей сестры. Ходили слухи, что есть какой-то портрет, написанный Неллером[54], но его никто не видел.
Джеффри замолчал.
Дыхание девушки стало спокойнее. Ужас в ее глазах сменился любопытством. Джеффри убрал пальцы с ее горла.
– В пятницу вечером там, в комнате наверху, я наткнулся на портрет Ребекки Брейсгердл. Но это был также и ваш портрет – во всем, до последней черточки. Но к потрясению моему добавилось чувство недоумения. Женщина на портрете была одета в придворное платье времен короля Вильгельма. Мертвая старуха могла бы быть вашей бабушкой, но никак не матерью. Если же она была вашей бабушкой, то помоги мне сатана разобраться в ваших семейных связях! С чьей стороны бабушка! Через кого? Каким образом, особенно если учесть смещение поколений? Это не просто загадка, это – абсурд. Вы понимаете?
– Я…
– Молчите и слушайте!
– Я-то понимаю, – выдохнула из себя Пег. Она так и стояла, вплотную прижавшись спиной к стене, впиваясь взглядом в его лицо. – Но и вы, я надеюсь, не обманулись?
– Мне действительно пришло в голову, что эта женщина может быть на десяток лет моложе, чем я думал, и что платье времен короля Вильгельма на самом деле относится ко времени царствования Анны[55]. В таком случае она могла бы быть вашей матерью. Что же касается мужчины, замешанного в этой истории…
– Вы имеете в виду моего настоящего отца? Тогда так и говорите.
– Да. Именно его я и имею в виду. Вашим отцом вполне мог быть сэр Мортимер Ролстон. Но уверенности у меня не было вплоть до вчерашнего дня, когда я прочел собственноручное признание покойной. Как дурак…
– Почему «как»?
– Ладно, ладно. – Рука Джеффри вновь оказалась на горле девушки. – До того я не был уверен. Если миссис Крессвелл чем-то и угрожает сэру Мортимеру, думал я, так это только тем, что разоблачит его участие в якобитском заговоре с целью свержения ганноверской династии и замены ее принцем Чарлзом Эдуардом из дома Стюартов. О якобитах много болтают, но все это несерьезно, и никто не обращает внимания на эти разговоры. Тем не менее у сэра Мортимера были средства, возможности, а может быть, и желание участвовать в серьезном заговоре. В моем присутствии миссис Крессвелл как-то хитро намекнула на якобитов. И я подумал, что одного намерения недостаточно для того, чтобы заставить его так заискивать перед миссис Крессвелл.
– Но ведь на самом деле он не замешан ни в каком заговоре? – воскликнула Пег.
– Нет, не замешан. Я просто недооценил, насколько он любит вас. Но затем – как это ни забавно и ни прискорбно – я недооценил мои собственные чувства.
– Ваши собственные?
– Над нами висела память о сумасшедшем Томе Уинне. Судья Филдинг знал (и говорил), что мой отец, Джеффри Уинн-старший, совершал безответственные поступки. Если любовницу Тома Уинна отбил его сын, у сумасшедшего Тома были причины покончить с собой. А если вы были дочерью Ребекки Брейсгердл, то вы могли быть моей сестрой. Хотя я и отрицал такую возможность, но очень ее опасался. Тем не менее – по закону ли, против ли, сестра вы мне или не сестра – я решил жениться на вас, вопреки Богу или дьяволу. Все эти домыслы, Пег, – плод нашего воображения; в действительности ничего подобного нет. И вам не надо пугаться. И, по крайней мере, вы знаете теперь о моих чувствах к вам.
