Юрий Косоломов - ХОДЫНКА
- А депутация фабричных? Это правда? - спросил Викентий Автономович.
- Правда - ответил врач. - На другой день явилась в полицейскую управу депутация от фабричных. Петицию принесли: нам, дескать, велели к десяти утра прийти за гостинцами, мы пришли, а гостинцы раздали. Извольте и нам выдать кружки. Фабричные эти и впрямь опоздали, но без кружек остались не все. Когда им люди с Ходынки встречались, они эти чертовы, да-да, чертовы кружки у них отнимали. Правда, надо и то сказать, что иные с Ходынки по три-четыре гостинца тащили. Помилуйте, но это же психическая эпидемия! Индуцированное помешательство! Как еще назвать? Виттова пляска, флагелиатизм, кликушество, эти кружки окаянные - всё одного ряда вещи! Уверяю вас, история эта имеет все признаки повальной болезни! Там удивительные вещи происходили! Люди спасались от давки и тут же обратно бежали, за кружками, прямо в самое пекло, к дьяволу в зубы!
- А может, люди просто хотели нажиться? Я ведь слышал уже про эти слухи: коров, мол, разыгрывать будут. И еще, говорят, какие-то письма подметные найдены были...
- Ну, во-первых, ученому человеку, уважаемый коллега, не пристало начинать объяснения со слова "просто". Это слово уже само по себе заявляет о слепой вере, о старом предрассудке на новый лад, так что дальше можно и не говорить. Это слово для ответов ревнивой супружнице, но не больше того.
- А вы правы, пожалуй, - рассмеялся Викентий Автономович. - Тут, батенька, мне с вами спорить не приходится. По истории психозов у нас вы знаток.
- Не льстите, не люблю. Но, похоже, мы и в самом деле имели все-таки дело с повальной болезнью. Просто настала пора для нее...
- "Просто"? Ха-ха-ха!
- Ах, заешь его комар! Пора настала, потому что многолетнее уныние у нас всегда сменяется горячкою. Есть, знаете, оригинальная душа нации, есть и болезни народной души. У разных народов они разные, а у русских, по моему глубокому мнению, это тоска и духовная лень, которые сменяются вспышками активности, подвижничества, гениальности, наконец.
- Как у князя Потемкина, к примеру - горячо подхватил Викентий Автономович.
- Да-да. И бунтами эти поры уныния сменяются тоже. Несомненно, в этом есть циклы. О них я и сказал: настала другая пора, чем бы ни объяснялась их смена. Не за кружками и не за коровами народ туда, на поле, ходил. А потому что силы в нем играют, а куда деть - самому непонятно. Тоску пора сбросить. Это у тех, за которыми идут, которым подражают. Большинство, конечно, подражало, для чего и выдумали этих коров, лотерейные билеты и прочую глупость. Никто тут, боюсь, и не мудрил специально, всё само собой, условно говоря, произошло.
- Да-а-а - мрачным голосом протянул Викентий Автономович. - А про двадцать два года вы слышали?
- Какие двадцать два года?
- Давеча мне интересную историю напомнили. Как на свадьбе у дофина Людовика, будущего короля Людовика XVI и Марии-Антуанетты такая же давка, как на Ходынке случилась. То есть сначала - гекатомбы жертв на празднике, а потом в сотни раз больше - во время революции.
- Да? И что же?
- А то, что иные дальше считают: Людовика с супругой через 23 без малого, а если пунктуально, то через 22 года после этой свадьбы казнили.
- Через 22 года? - переспросил хозяин. - То есть вы хотите сказать...
- Ничего я не хочу. А только не будет в этом царствовании проку, вот что.
- Девяносто шесть плюс двадцать два... Вплоть до года тысяча девятьсот восемнадцатого - старательно выговорил хозяин. - Ну что ж, в добрый путь...
Вскоре врач и его гость куда-то ушли.
Ольга подняла голову и оглянулась. В палате - а это была больничная палата, причем, судя по обстановке, из новых, прогрессивных - было почти пусто. Лишь в углу на кровати бугрилось некое возвышение. Ольга сначала мысленно ощупала себя, а потом осторожно приподняла одеяло. На ее груди синело страшное пятно - впрочем, ни единой царапины там не оказалось. Почему-то саднило под мышками. Ольга заглянула и туда, и увидела, что подмышки тщательно выбриты - вероятно, таковы были порядки здешнего заведения. И тут она увидела, как с постели в дальнем углу слетело одеяло и на кровати, подобно панночке из "Вия", восстал Дулин собственной персоной. Голова злодея была наголо обрита, бороды у него тоже не оказалось. Физиономия Дулина, некогда способная внушить страх и уважение, теперь могла бы вызвать смех, если бы кроме Ольги, его видел кто-то еще. Ольга снова опустила голову на подушку и принялась разглядывать Дулина через ресницы.
Тот не стал терять времени даром. Переступая с ноги на ногу, как весенний кот, Дулин подобрался к вешалке, стоявшей недалеко от входа. С нее он снял балахон, оказавшийся платьем сестры милосердия, и поразительно ловко натянул его на себя. Затем он повязал голову белым платком с красным крестиком, посмотрелся в зеркало, подтянул краешки платка и на цыпочках, все так же ступая раскорякой, вышел из палаты. Однако тут же Дулин вернулся, положил одеяло на кровать, что-то с ним сделал и лишь после этого скрылся опять.
"Не бред ли это?" - подумала Ольга. - "А может, сплю?"
В палату вбежал больничный казачок - юный и уже разжиревший от легкого хлеба. Распахнув дверь, он свистящим шепотом прокричал:
- Господин доктор, опять их величество вдовствующая императрица...
Оглядевшись, казачок выскочил в коридор, где от его топота задрожали стекла. На мгновение стало тихо, но вот дверь открылась снова и в палату вошел Смирнов. Да, это был он.
Не теряя времени даром, он по-хозяйски подошел к кровати, покинутой Дулиным, схватил край одеяла, рванул его на себя и прокричал:
- Ваше время вышло, господин... О, черт!
Смирнов выпустил одеяло, рухнул на колени и заглянул под кровать Дулина, затем под остальные кровати. Вот он вскочил, пробежался по палате, даже не взглянув на Ольгу, и, что-то рыча на ходу, скрылся за дверями.
Опять стало тихо.
Ольга приподнялась и увидела свою одежду на табуретке рядом с кроватью. Терять время больше было нельзя. Она вскочила, в два счета оделась, сунула ноги в башмаки и бросилась к выходу. Тут в коридоре послышались голоса. Выбирать не приходилось - Ольга помчалась к своей кровати, прыгнула, в чем была, под одеяло и закрыла глаза. Палата наполнилась голосами. Как показалось Ольге, вошедшие направились прямо к ней. И она не ошиблась. Открыв глаза, Ольга увидела над собой морщинистое замшевое лицо.
- Как вы себя чувствуете, дитя мое? - произнесла старушка.
- Благодарствуйте... - прошептала Ольга, насколько позволял душивший ее край одеяла. - Прекрасно.
Старушка покачала головой и спросила:
- Не хотите ли чаю?
- Благодарствуйте, мы не пьем-с - ответила Ольга, ужасаясь и удивляясь непонятно откуда взявшемуся умению лгать, притворяться и делать это мастерски, как актриска на сцене.
