Ольга Панова - Призрак
– Похоже, они все тут нас недолюбливают.
– Люди чувствами живут, а не логикой, – отозвалась Анна, закрывая бутылку пластиковой крышкой. – Нужно зацепить их за сердце. Правда, дело это кропотливое, но достижимое.
На дороге бродили пятнистые куры. Высокий красавец петух вытянул шею и громко прокукарекал.
Дом Михалыча был покрашен зеленой краской. Резные ставни, в окнах – цветы в горшках. Перед домом – колодец с железным ведром. Через невысокий забор был виден ухоженный огород и сад. На завалинке сушились валенки и берестовые корзинки.
На первый взгляд ничего необычного. Дом как дом.
Марк вышел из машины и направился к калитке. Никакого звонка или колотушки. Пришлось войти на территорию дома без разрешения. На крыльце также отсутствовал звонок. Марк заглянул за дом. Ни души.
Тогда он поднялся по ступенькам вверх и постучал в окно. В доме раздался тихий шум. Затем колыхнулась занавеска, и в окне показалось лицо старика. Через секунду оно исчезло, но входная дверь тут же с грохотом распахнулась.
Хозяин оказался высоким старцем лет семидесяти с жилистыми руками и морщинистым лицом. Его голубые глаза светились добротой, которую тот тщательно скрывал, насупив брови.
– Вы Михалыч?
– Да, я.
– В деревне сказали, что у вас можно остановиться на некоторое время. Пустите на постой?
Седовласый мужчина внимательно оглядел Марка. Заглянув за его спину, заметил черный джип и усмехнулся.
– Городские? И что за черт дернул вас в такую глушь? Ладно, входи, пока я добрый. Разберемся. А твои товарищи пускай пока снаружи подождут.
В просторных сенях было темно. Под потолком тянулись нити с сушеными грибами и пряной травой. На стенах висели авоська, веник, зимний полушубок, лукошко и рыбацкие сети. На полу стоял короб с лущеным орехом.
Вторая дверь вела из сеней в избу.
– Вам, наверно, не понять склад ума деревенских? Поясню, чтоб стало ясно. Сени существуют для того, чтобы зимой все тепло не уходило сразу на мороз. Не было перепада температур. Остужать избу – расточительство. Дров не хватит топить без конца.
В избе было светло. На деревянном полу лежали вязанные крючком полосатые дорожки, на стенах были поклеены простенькие обои, под крашеным потолком висел абажур. Беленая известью печь стояла по центру. Тут же находилась и кухня: добротный стол у окна, пара скамеек. На цветной клеенке – крынка молока и каравай белого хлеба.
– у меня в доме всего две комнаты. Да больше мне и не надо. Теперь, как стал один, так кроме печи и подавно ничего не нужно.
Михалыч прошел вперед, в первую комнату. В отличие от кухни, здесь было не так светло. Северная сторона все-таки. Здесь висел огромный ковер на всю стену, стояла железная кровать в углу, стол, на котором располагался допотопный телевизор и шкаф у дверей.
Вторая комната была намного меньше. Первое, что бросилось в глаза, был красный гроб с покойником в центре комнаты. Две табуретки поддерживали его на весу.
Покойник был молодой мужчина. Рот зашит белыми нитками, руки на груди связаны тоненькими шнурками, одет в черный костюм и белую рубашку.
Ноги покойника были обращены к двери.
Марк застыл у входа, не решаясь войти. Ему совсем не хотелось смотреть на мертвеца, поэтому он поискал глазами что-нибудь менее отталкивающее.
На краю стола стояла фотография мужчины с черной ленточкой в углу. Рядом – рюмка водки и кусочек хлеба.
– Отчего вы держите покойника в доме?
– А где ж мне его еще держать? До ближайшего морга семьдесят верст. Да и кто ж меня повезет? В наших краях машина – непозволительная роскошь. А бензин? Разориться можно – такие цены. Пользуемся по старинке телегой и кобылой. Вот я погружу сыночка своего на телегу, повезу по такой жаре. Что с ним станет на следующий день? Это ж ужас! Потом после морга везти назад. А все зачем? Только из-за вскрытия? Так мне и так ясно, отчего он помер. А держать его негде, кроме как в доме. Все же здесь прохладней, чем в сарае.
– По обычаю три дня держать надо.
– Верно, трое суток, потом захороним. По обычаю все три дня его дух ходит по дому, живет своей прежней жизнью. Я часто с ним разговариваю. Надеюсь, он слышит меня. Вот рушник чистый повесил на умывальник. Он при жизни любил им руки вытирать.
– Отчего он умер?
– Угорел в бане. Позавчера затопил, решил помыться. Натаскал дров, воды. Попарился, помылся и лег на скамейку в предбаннике. Дверь запер изнутри, а печка закоптила. Он видимо, заснул, не почувствовал дыма.
Старик вернулся к печи. Достал с полки пару хрустальных стопок, поднял высокую бутыль с пола, откупорил пробку зубами и наполнил стопки до краев мутной жидкостью.
– Выпей со мной за упокой души сынка моего.
Марк сел на предложенный табурет и молча взял рюмку.
– Пусть земля ему будет пухом.
Мужчины выпили не чокаясь. Потянулись безмолвные минуты. Оба молчали. Каждый думал о своем. Первым нарушил тишину Михалыч:
– Что-то не пойму, зачем вы к нам пожаловали? Чего дома не сидится-то? Ехали бы что ль в Египет или там на Гоа. Что к нам в деревню-то приперлись?
– Да так. Решили красотами любимой родины полюбоваться. Приобщиться, так сказать, к природе. Поближе к народу быть, что ли.
– Дело ясное, что дело темное. Тут у нас уже живут одни городские. Только вот как они появились в наших краях, так все наперекосяк пошло.
– Что за городские?
– Да дьякон со своей бабой. Видел церковь? Это он ее строил. Мастерил денно и нощно своими рученьками. Не жалея ни сил ни трудов. Хороший был мужик этот Федор.
– Почему был?
– Был, потому как помер. Две недели тому назад в церкви произошел пожар. Он кинулся тушить. Потом побежал внутрь иконы вытаскивать, ну и погорел. Крыша в аккурат на него сверху свалилась. Накрыла полностью, он и мявкнуть не успел. Но вот чудо – иконы все целехоньки. Только края обожженные, а так словно новенькие. Огонь их не берет. Вот так чудо!
– А вдова, что с ней?
– А что с ней? Живет себе одна. Жива, здорова. Катериной величают. Хороша баба. Ой, хороша! Будь я помоложе, очень даже приударил бы за ней.
Михалыч мечтательно закатил глаза. Видимо, женщина действительно была красавицей. Однако Марка больше интересовал другой вопрос.
– А что же именно пошло наперекосяк?
– Ну, сколько они у нас живут? Да уж, наверное, с год. За это время шесть домов сгорело, три человека померло, ну и дикая птица дохнет. Одним прекрасным утром просыпаемся, а вся деревня мертвыми галками усеяна. Где ж это видано, чтобы галки ночью летали? А тут все на земле валяются, с переломанными шеями и крыльями. Невидаль какая!
Марк недоуменно посмотрел в окно. Действительно, что за чертовщина здесь творится?
