Кларк Смит - Затерянные миры
После некоторого размышления, Тон пришел к выводу, что неразговорчивость и замкнутость Фалмера можно, по-видимому, объяснить разочарованием, которое тот испытал, не найдя сокровищ. Должно быть, так оно и было, плюс какая-нибудь тропическая зараза, которую он подхватил в пути. Хотя, с другой стороны, отметил про себя Тон, прежде в подобных обстоятельствах Фалмер никогда не вешал носа.
Больше в тот вечер напарник не произнес ни слова. Он сидел, вперившись остекленелым взглядом во что-то видимое ему одному. Во тьме, сгустившейся за языками костра, сплетались нависшие над ними лианы. От Фалмера исходило ощущение страха. Продолжая наблюдать за ним, Тон, к своему удивлению, обнаружил, что индейцы, сидевшие рядом с непроницаемым и загадочным видом, тоже украдкой бросают взгляды на его приятеля, как бы в ожидании грядущих перемен. В конце концов, он решил, что не в состоянии найти ключ к разгадке того, что творится с Фалмером. Тон оставил свои попытки и забылся тревожным сном, выходя из которого, он неизменно утыкался взглядом в окаменелое лицо Фалмера, но оно становилось все менее различимым в гаснущих бликах костра.
Утром Тон снова почувствовал себя окрепшим: голова прояснилась, и сердце четко и ровно отбивало пульс. Зато недомогание Фалмера явно прогрессировало: он уже не мог без усилий подняться на ноги, почти совсем не разговаривал, и в движениях его появилась какая-то странная одеревенелость и медлительность. Он, похоже, совсем забыл о своем намерении сняться с лагеря, и Тону пришлось взять на себя все заботы, связанные с отправкой в путь. Нездоровье его приятеля все больше и больше тревожило Тона: лихорадкой тут явно не пахло, симптомы были совсем другими. На всякий случай он, однако, перед отправкой ввел Фалмеру сильную дозу хинина.
Бледно-золотистые лучи утренней зари пробивались сквозь густые кроны высоких деревьев, когда путники погрузили свою поклажу в долбленки и, оттолкнувшись от берега, тихо заскользили вниз по течению. Тон занял место на носу, Фалмера усадил на корме, а объемистый тюк с корнями орхидей разместил посередине. Оба индейца погрузились вместе с походным снаряжением в другой лодке.
Это было долгое и томительное путешествие. Река вилась усталой зеленой змеей в окружении нескончаемого тропического леса, из которого, словно физиономии гномов, с издевательской ухмылкой проглядывали головки орхидей. На всем лежала печать тишины, нарушаемой лишь всплесками погружаемых в воду весел, истерической перебранкой возбужденных мартышек и гортанными кликами птиц огненно-яркого оперения. Из-за верхушек деревьев показалось солнце, сразу обрушив настоящие водопады сверкающего зноя.
Изредка поглядывая через плечо, чтобы приободрить Фалмера дружеским замечанием или вопросом, Тон продолжал упорно грести. Его напарник сидел на корме, неестественно выпрямившись и не делая никаких попыток взять весло в руки. В его глазах, в странно побледневшем и сведенном страдальческой гримасой лице застыло выражение крайнего испуга. Он никак не реагировал на реплики Тона и только время от времени конвульсивно встряхивал головой, словно кто-то невидимый дергал ее за веревочку. Потом эта тряска и дрожь стали сопровождаться глухими стонами, как будто он от боли начинал впадать в беспамятство.
Так они продвигались нескольких часов. В пространстве реки, зажатой с обеих сторон сплошной стеной тропического леса, жара усиливалась с каждой минутой. Стоны Фалмера участились, в них появились высокие резкие ноты. Оглянувшись, Тон увидел, что его друг, сорвав с себя защитный шлем и явно не чувствуя убийственного зноя, отчаянно скребет обеими руками макушку, и при этом все тело его содрогается в жестоких конвульсиях, а стенания перерастают в почти нечеловеческий пронзительный вопль.
Нужно было срочно что-то делать, и Тон, увидев прогалину в зарослях темнеющего леса, немедленно направил лодку к берегу. Вслед за ним туда же повернули и индейцы. Тон заметил, что они шепотом переговариваются между собой, бросая на его друга взгляды, исполненные суеверного ужаса, и это привело его в еще большее смятение. У него возникло ощущение какой-то дьявольской мистики. Другого объяснения тому, что происходит с Фалмером, он придумать не мог. Все известные ему типы тропических болезней предстали в его воображении, словно свора отвратительных фантазий, но ни одна из них не походила на недуг, поразивший товарища.
Видя, что индейцы ни в какую не желают приближаться к больному, Тон сам, без их помощи, вытащил Фалмера из лодки и уложил на песчаном пятачке пляжа, густо устланным лианами. Достав из ящика с медикаментами шприц, он сделал ему укол морфия. Это, по-видимому, облегчило страдания бедняги, потому что его конвульсии прекратились. Тогда Тон, воспользовавшись передышкой, решил осмотреть голову своего друга.
Раздвинув спутанную копну волос, он со страхом и изумлением обнаружил, что у того на темени появилась твердая шишка, словно из-под кожи торчит небольшой рог. Как бы наделенная своей собственной жизненной силой, неодолимо толкающей ее наружу, эта шишка, казалось, росла у Тона прямо под руками.
В этот самый момент, совершенно неожиданно и необъяснимо, Фалмер открыл глаза и пришел в себя. На несколько минут к нему вернулась былая ясность ума. Словно желая во что бы то ни стало освободиться от угнетающего душу бремени, он начал что-то быстро говорить. Тон отметил, что речь стала больше похожа на безжизненно монотонное бормотание, но, несмотря на это, ему все же удалось связать все обрывки в единое целое.
— Это все яма, яма! — выкрикивал Фалмер. — Там, в ней, в этом чертовом логове, наверное, сам дьявол поселился!.. Нет, больше меня туда не затащишь, пусть даже там зарыты все сокровища Эльдорадо... Ты знаешь, я тебе специально ничего не рассказал о руинах. Это так невероятно, просто невозможно передать словами!
...Думаю, что индеец знал, что туда лучше не соваться. Он довел меня до места, но дальше идти отказался наотрез. Даже говорить со мной об этом не стал. Я пошел один, а он ждал меня у реки. От города остались одни стены, огромные, серые и такие древние, что казалось, они появились раньше самих джунглей. Как будто народ, возводивший их, прибыл на землю с какой-нибудь далекой, затерянной в Космосе планеты. Эти стены гигантскими козырьками нависали над землей: они кренились к земле под какими-то невообразимыми углами, угрожая обрушиться на деревья, стоявшие вокруг. А колонны — толстые, в два обхвата, и какой-то совершенно нелепой формы... И все испещрены странными, непонятными рисунками, которые даже время не смогло уничтожить.
Найти это чертово захоронение оказалось делом нетрудным. Вся поверхность там выстлана камнем, в одном месте этот каменный настил кем-то недавно разбит. Огромный фикус пустил корни в трещины между каменными плитами, покрытыми толстым слоем древней плесени. Одна из плит была выкорчевана и лежала поверх настила, другая провалилась вовнутрь, в недра подземелья. Заглянув в пролом, я смог разглядеть внизу, на дне колодца, что-то светящееся бледным светом, но что это было такое, понять сверху было невозможно.
