Наталья Иртенина - Уставшее время
— Ладно, уговорил. — Спор с Матвеем всегда оказывался тяжким делом. — Но сейчас тебе правда лучше уйти, что-то мне нехорошо, голова раскалывается.
— Понимаю. Сочувствую, — тяжело вздохнул Матвей. — Что, старые дела покою не дают? — Он многозначительно посмотрел на ящик комода, куда Митя убрал чемодан.
— Да какие там дела, — уклончиво отмахнулся Митя. — Барахло, никак не соберусь сжечь.
— Зачем жечь! — воодушевился Матвей. — Можно во вторсырье сдать. Там деньги дают. Давай я отнесу, — предложил он.
Такой вариант Мите в голову не приходил. Секунду поколебавшись, он отказался от такого исхода событий.
— Нет, сам разберусь. Сожгу или…ну, в общем, ты, Матвей, иди, а?
— Понимаем, как не понять. — Матвей задумчиво, с отрешенностью во взгляде почесал в затылке, глубоко сопереживая судьбе ценной вторсырьевой бумаги, и пошел к выходу. — Ну, будь здоров, хозяин. Если что — заходи.
— Непременно, — пообещал Митя и спохватился: — Погоди, а как ты вошел? Ключи-то у меня.
Матвей виновато замялся.
— Ты, Митя, не сердись. Только твою дверь и ногтем открыть можно. — Взглянул исподлобья, повернулся и ушел.
Странный получился разговор. Какая-то заноза осталась после него. А ведь Сережа-дурачок тоже говорил, что Митя уехал сегодня, и спросил, почему он вдруг вернулся.
С беспокойством (не сошел ли он с ума?!) Митя снял телефонную трубку и набрал номер справочной.
— Здрасьте, девушка, скажите, какой сегодня день недели?
— Уже и в календарь лень посмотреть? — с недовольством ответили ему.
— А я и числа не знаю, — сознался Митя. — Календарь здесь бессилен.
Голос в трубке озвучил глубокое женское разочарование в жизни:
— Все вы, мужики, одинаковые. Пьянь да дрянь. — И потеплел немного: — Суббота сегодня. Восемнадцатое.
Митя повесил трубку.
Он совершенно отчетливо помнил, что в субботу, восемнадцатого, в пять часов дня находился в пятидесяти минутах ходьбы от города, пережевывал бутерброд с колбасой, запивая его чаем из термоса, и разглядывал далекие холмы на горизонте. Сейчас, тоже в субботу, восемнадцатого, в пять часов дня он находится у себя дома, остолбенело глядит в окно и пытается сообразить, в какой же именно момент он раздвоился и почему теперь живет за двоих — сначала за себя, потом за… тоже себя. Но ведь это происходит одновременно, в один день, как же он может оперировать этими категориями последовательности — «сначала» и «потом»?
А тот мираж на дороге в действительности не был миражом…
В диком возбуждении Митя напялил ботинки, захлопнул дверь и ссыпался по лестнице вниз на улицу.
3
Улочка была не то чтобы малолюдна, а как-то совсем пустынна. Кроме Мити на ней никого не было — да еще какой-то особенной, негородской тишины. И вдруг это ч у дное безмолвие оказалось нарушено непонятным глухим гулом. Казалось, он шел отовсюду, земля под ногами сотрясалась от грохота. Митя остановился, пытаясь определить источник и природу странного звука, а когда понял, что он идет сзади и быстро приближается, резко обернулся. Но было поздно. Прямо на него несся стремительный, словно смерч судьбы, табун взбесившихся лошадей. За одну секунду дикие мустанги преодолели два десятка метров и накрыли Митю своими исполинскими торсами.
Не выдержав вихревого натиска, он упал, сбитый с ног могучей силой. Он оказался на земле, в самом центре этого бурного, несущегося вскачь потока. Митя почти оглох от гулкого топота копыт и только остолбенело смотрел, как на него опускаются мощные, крепкие ноги первобытных степных кочевников. Но скоро он понял, что несмотря на свое плачевное положение, непонятно почему все еще жив. Табун, накрывший его, не причинял ему никакого вреда. Копыта, способные, наверное, убить и слона, не оставляли на его теле ни следа. Он даже не чувствовал их безусловно смертельных ударов, хотя земля под ним явственно сотрясалась. Зрелище было не для слабых нервов. Мите казалось, что конца этому бурлящему потоку не будет, но подняться с земли или хотя бы отползти в сторону он не решался. Он оказался в плену этого нескончаемого бега, окружившего его плотным призрачным кольцом.
Прошла целая вечность, прежде чем он снова оказался на городской улице, а не в центре бесноватого табуна лошадей. Еще не веря в свое счастливое избавление, он с сомнением принялся ощупывать себя, пытаясь сообразить, почему его не убили эти свирепые мустанги.
— Боже, вы целы! — услышал он вдруг. — Что это было? Я думал, от вас мокрого места не останется!
К нему подбежал человек в шляпе пирожком и с портфелем и, схватив в охапку, принялся поднимать с асфальта. Митя вежливо отстранил его и поднялся сам.
— Это безумие. Дикие лошади! Надо звонить в милицию, поднимать военных. Как они вас не растоптали? Что же такое творится?…
Митя знаком остановил его причитания, указав пальцем в том направлении, куда ускакал табун. Улица тянулась вперед еще далеко, но там ничего уже не было, бешеный поток исчез так же внезапно, как и появился, пропал и гул от ударов копыт. Асфальт больше не сотрясался от яростного топота. Человек с портфелем замер, открыв рот и широко распахнув изумленные глаза. Митя же заметил еще кое-что. Точнее, кое-кого: это был молодой парень, почти подросток, одетый в черное. Он стоял на углу двухэтажного дома неподалеку от них и, сложив руки на груди, в почти ритуальной позе смотрел куда-то вперед.
— Не знаю, что это было, — глухо сказал Митя, — но зато я знаю теперь, как выглядит собственная смерть.
Он коротко пожал руку своему неудавшемуся спасителю, все еще не пришедшему в себя, и зашагал прочь. Сам он уже полностью оправился от кошмара, только немного дрожали руки и в голове раздавался дребезжащий гул. Он быстро свернул за ближайший угол, испытывая только одно желание — уйти подальше с этой улицы. Очевидно, она пролегала на месте древнего степного кочевья диких табунов. Иначе объяснить произошедшее он был не в состоянии. Призраки отживших времен не меняют своих обычаев и не сворачивают с привычных путей…
Проходя мимо дома, где видел черного парня, Митя поискал его глазами, но не нашел — тот испарился без следа так же, как табун лошадей.
Через полчаса, уняв противную дрожь в руках, он обнаружил, что находится уже в городском парке. Перед ним горела яркая зовущая вывеска, украшавшая вход в маленький одноэтажный домик: «Комната смеха».
Митя решил, что не мешает немного расслабиться, и вошел внутрь. За дверью сидел смотритель, собиравший плату за вход. Седой старик казался ненатурально древним, хотя Митя не смог определить, что именно в нем наводило на мысль о ветхозаветности. Возможно, этому мешала детская панамка на голове старика.
