Андрей Кокоулин - В эфирной полумгле
Он замер.
Вот где нестыковка. Старшины никого не выдают властям. Это да. Но могут и устраниться, мол, ищите сами своего преступника. В случае с убийством леди Окленд в доме на Десмонд-ривер, Хоупа и Марша взяли именно так. Он, Соверен, разъяснил Папаше Тику, что детективам полиции Его Величества лучше дать схватить убийц прежде, чем в район зайдут армейские подразделения и разнесут все к дьяволу. Папаша Тик в свою очередь разъяснил этот момент «обществу», и когда Хоупа и Марша, сонных, повязали в заведении мадам Питфью, никто даже не пикнул против.
А владелец «Эфирных механизмов» — совсем не власть.
Тогда почему он так нервно отреагировал на предложение поговорить с районными заправилами? Не потому ли, что уже имел с ними опыт общения, и опыт этот, к общему неудовольствию, вышел взаимно-неприятным?
Странно. А я, получаюсь, лицо нейтральное…
— Сэр.
— Что? — обернулся Соверен на вставшего за спиной слугу.
— Вода остыла, сэр.
— Да, пожалуй. Именно что.
Соверен выбрался из ванны и закутался в поданный халат.
— Вашу одежду я перенес в кабинет, — сказал Эмерс, отставляя стул. — Пальто почистил, брюки взял из спальни. На жилете не хватает пуговицы.
— Пф-ф, — прокомментировал Соверен.
Едва он устроился у запотевшего зеркала, старик налил горячей, рыжеватой от ржавчины воды в плоский таз и принялся взбивать мыльный раствор в пену. Соверен с легким беспокойством следил, как ходит его рука.
— Эмерс, ты уверен, что сможешь меня побрить?
Старик сдвинул седые брови.
— Никто еще не жаловался, сэр.
— А кого ты брил до этого?
— Вашего отца, сэр.
Эмерс ловко замазал пеной половину Соверенова лица, делая его похожим на исхудавшего Санта Клауса. Соверен скосил глаза на бритву с черепаховой ручкой.
— Честно говоря…
— Доверьтесь мне, сэр, — сказал Эмерс, ловко зажимая хозяину нос. — И лучше не шевелитесь. Уж насколько крутого нрава был ваш отец, а на этом месте и он вел себя как агнец. Один раз даже читал молитву.
— Не мудрено, — прогнусавил Соверен с задранным к потолку подбородком.
Он почувствовал касание лезвия к шее и замер.
Бритва, чуть холодя кожу, скользнула по ней вверх, пролетела где-то на границе зрения бабочкой в пенной шапке и снова коснулась шеи. Новый прочерк. Новый полет.
Соверен в паузе выдохнул.
— Ловко.
— Если уж мне позволено будет сказать, — проговорил Эмерс, вытерев бритву о переброшенное через плечо полотенце, — то замечу, хоть это и не моего ума дело, что отец ваш, сэр, был не очень хорошим человеком. Много кому горя принес. И я вижу Провидение Господне в том, что перед смертью с ним случилось просветление, и он объявил вас своим наследником, а не отписал все состояние церкви, попечительскому фонду или в казну Его Величества.
— Возможно, в его глазах я с возрастом вырос в цене, — заметил Соверен.
— Возможно.
Эмерс двумя пальцами повернул голову Соверена вправо и, оттянув кожу вверх, занялся левой щекой. Движения его были уверены и точны.
— Сколько вам лет, Эмерс? — спросил Соверен, когда старик отвлекся на то, чтобы поправить бритвенную заточку о ремень.
— Я вас уже не устраиваю, сэр?
— Я в смысле… я не про заслуженный покой…
— Тогда голову, сэр. Нет, в другую сторону.
— Но…
— И помолчите.
Методично выскоблив правую щеку, Эмерс подрезал Соверену усы, которые стали смотреться в зеркале даже игриво, и сбрызнул кожу французской водой. Бритва еще, как кисть художника, нанося последние штрихи, спустилась к подбородку, царапнула пропущенный участок под нижней губой, затем подровняла виски и улеглась у тазика бойцом, павшим в неравной битве. Или куклой, в которой кончился эфир.
— Вот что, — Соверен прижал к лицу поданный теплый компресс и встал, — пойдемте-ка со мной, Эмерс. У меня есть для вас несколько поручений.
Он поморщился — французская вода все же жгла как адов огонь.
В кабинете Соверен скинул халат, одел панталоны, гольфы, тонкую сорочку, жилетку, светлые брюки и просунул руки в рукава темно-синего сюртука.
— Мне бы хотелось, чтобы вы взяли напрокат экипаж у Смитсонов, — щелкнув крышкой бюро, он выбрал из кучи медных и серебряных монет несколько шиллингов.
— С извозчиком?
— Обязательно, — монеты упали в ладонь старика. — А еще дошли бы до миссис Фрауч и наняли ее с сестрой на приведение дома в порядок.
Эмерс наклонил голову.
— Конечно, сэр, — произнес он. — Но осмелюсь спросить…
Соверен, заряжая «адамс» патронами из коробки, поднял глаза.
— Да?
После бритья его узкое лицо, помолодев, стало похоже на лицо упрямого мальчишки.
— Вы… вы хотите оживить мисс Анну?
Взгляд Соверена похолодел.
— Это не твое дело, Эмерс.
— Извините, сэр, но, боюсь, этот господин вас обманет.
Соверен защелкнул барабан револьвера.
— Почему это? Ты знаешь что-то об «Эфирных механизмах»?
— Нет, сэр, но эта кукла… В ней было что-то дьявольское.
Соверен рассмеялся, пряча оружие в сюртучный карман.
— То же самое ты говорил про паровой котел и поршни!
— Это другое, сэр! — затряс головой Эмерс. — Ходят слухи, что это и не эфир вовсе!
— Конечно, — кивнул Соверен, — что это тогда? Зловонное дыхание Сатаны?
Старик дернул губой.
— Вы можете смеяться, сэр, но кое-кто так и думает. Люди видели его жуткие машины у кладбища за Эмптон-роуд.
— Идите уже, Эмерс.
Слуга постоял, затем опустил плечи и поплелся в холл. Соверен лениво слушал, как он копошится там, одеваясь, как нащупывает ботинки, но совершенно не ожидал, что Эмерс объявится в кабинете вновь.
Настроен строптивец был решительно, наставленный палец подрагивал.
— Я видел, сэр, как он поймал вас, — заговорил старик. — На крючок, сэр. Я знаю, что вы любите Анну, но она… Она ушла, сэр.
— Заткнись! — рявкнул Соверен.
— Я не знаю, какую сделку вы заключили, — сказал Эмерс. — Но она не принесет вам добра. Вы видели «Театр мертвецов»?
— Что?
— «Театр мертвецов». Вход — два пенса. В партер и ложи — шиллинг. Это театр, где играют мертвецы. Все до одного.
— На эфирных батареях?
— Скорее всего, сэр.
— И что?
— Я ушел через пять минут. Они просто ходят или стоят, сталкиваются. Еще дерутся. Многих это очень смешит.
— Интересно. И где это?
— В двух кварталах отсюда. На Хантер-стрит. Там и вывеска. Эти мертвецы — уже не люди! А лампы? Эфирные лампы сейчас висят везде. Такие стеклянные колбы с абажуром, сэр. Еще свет от них противный, зеленоватый. А стержень внутри — серебряный!
