Майкл Смит - Пленник
Я осторожно пробрался через толпу, остановившись на полпути, чтобы позвать официантку и заказать еще выпивки. Очевидно, мы нуждались в спиртном. Мы явно выпили недостаточно. Увидев меня, Рита-Мэй бросила мне благодарный взгляд. Я рухнул на стул рядом с ней, нечаянно чуть не просверлил глазами Дэйва Триндла и зажег очередную сигарету. Затем предпринял неуклюжую, но необходимую попытку освежить унылую атмосферу: повторил последнюю фразу, которую произнес перед тем, как начать марафонский забег в туалет.
– Критический момент, – сказал я.
Рита-Мэй снова улыбнулась, возможно оценив умственные усилия, которые я призвал на помощь.
– В каком смысле? – спросила она, наклонившись ко мне и закрыв собой остальную компанию.
Я моргнул и разразился самым претенциозным монологом, который когда-либо произносил.
Я говорил, что жизнь принимает странный оборот, что оказывается, ты можешь встретить кого-то, с кем чувствуешь себя как дома, кто ломает все стереотипы. Кого-то, кто заставляет все банальные, застойные мысли и чувства улетучиться в одно мгновение и дает возможность пережить волшебные моменты: сидеть рядом с незнакомым человеком и понимать, что он нужен тебе больше всего на свете.
Я говорил около пяти минут, затем смолк. У меня превосходно получилось, и не в последнюю очередь потому, что я говорил правду. Я действительно так думал. В первый раз за всю жизнь я нашел верные слова и передал ими то, что хотел передать. Несмотря на хмель, наркотики и поздний час, я высказал это.
И в то же время меня охватило ужасное ощущение: здесь что-то не так.
Например, это не кулинарный магазин.
Быстро оглянувшись на дверь, я увидел, что за окном не день. Небо было темным, улица Бурбон забита ночными гуляками. Мы сидели вместе с программистами в Абсент-баре, на мне была вчерашняя одежда, и роза Риты-Мэй по-прежнему торчала у нее за ухом.
Короче, была вчерашняя ночь.
Продолжая рассказывать Рите-Мэй о своем непреодолимом желании быть с ней, я почувствовал, как ее ладонь скользнула в мою. На этот раз наши руки не прятались под столом, но мне было все равно. Меня беспокоило совсем другое: воспоминание о том, как я стоял напротив Cafe du Monde и желал снова прикоснуться к ее руке.
При свете завтрашнего дня.
Появилась официантка с нашими коктейлями. Триндл и его компания решили, что двум смертям не бывать, а одной не миновать, и заказали еще по одной. Пока они во всех деталях обсуждали этот вопрос с официанткой, я искоса взглянул в сторону бара. За спинами пьяных кутил я заметил того, кого искал. Бармена, который привел меня в чувство.
Он смешивал четыре «Маргариты» одновременно, на лице его застыла маска сосредоточенного внимания. Он неплохо получился бы на фотографии, и я сразу же узнал этого человека. Но он меня еще не обслуживал. Я побывал у бара один раз, и коктейль мне подавала женщина. Остальные напитки я заказывал у проходивших мимо официанток. И все же, очнувшись, я узнал этого бармена, потому что он обслуживал меня. Это означало, что я купил еще коктейль, перед тем как вырубиться и затем прийти в себя у стойки.
Но это было невероятно. Реальность происходящего была вне всяких сомнений: в воздухе плыл запах свежего пота, исходивший от мужчины средних лет, который сидел за столиком рядом с нами; кожа Риты-Мэй казалась прохладной и гладкой, несмотря на жару. Один из программистов затеял разговор с Ритой-Мэй, и она, казалось, была не сильно раздосадована этим, так что у меня выдалась минутка, чтобы привести в порядок мысли. Я не ударился в полную панику, но тем не менее серьезно встревожился.
Ну ладно, я ударился в панику. Либо во время пребывания в туалете у меня случилась странная галлюцинация о завтрашнем дне, либо со мной происходило нечто действительно странное. Может ли тот факт, что бармен еще не обслуживал меня, указать, какая из гипотез верна? Я не понимал. Я не мог сообразить.
– Какого ты мнения о Дейле Джорджио, Джон? Похоже, он собирается совершить революцию в производстве WriteRight.[11]
Я не совсем уловил, о чем меня спросил Триндл, пока не услышал свой ответ, вызванный скорее состоянием духа, чем желанием кого-либо оскорбить.
– Бездарный тупица, – сказал я.
Оказавшись снова на тротуаре, я минуту колебался, не зная, что предпринять. Рита-Мэй действительно работала в «Орлеанской кладовке», но сейчас вышла на обед. Эти сведения я получил от весьма любезной женщины, которая, как я понял, тоже работала в этом магазине. Либо это была на редкость хорошо осведомленная туристка.
Я мог бродить вокруг и подойти к Рите-Мэй на улице, а мог пойти пообедать. Лучше было заговорить с ней вне магазина, но не стоять же мне неопределенное время, переминаясь с ноги на ногу, – мое ожидание вполне могло затянуться на час.
В этот миг мой желудок издал некое непонятное высказывание – странный булькающий звук, который, я уверен, услышали почти все прохожие. Оно могло означать одно из двух. Либо я был голоден, либо мой живот собирался взорваться, прихватив с собой пару ближайших кварталов. Я поразмыслил и решил, что голоден, и, повернувшись, отправился в сторону площади на поиски muffelettas.
Придя в Cafe du Monde, я заметил, что невероятный трубач все еще там и как раз выводит одну из своих фирменных долгих трелей. Когда я проходил мимо, желая лишь, чтобы моя голова не разлетелась на кусочки, в мозгу что-то щелкнуло.
Я не должен был замечать, что он здесь. Я знал, что он здесь. Я только что сидел в Cafe du Monde. Он был одной из причин, почему я оттуда ушел.
Я отошел на достаточное расстояние для того, чтобы трубач не терзал мои нервы, и затем со скрипом остановился. Впервые я до смерти испугался. Я должен был почувствовать себя более уверенно, снова оказавшись в реальном времени. Я мог представить себе завтрашний день. Я мог проследить свой путь сюда. Большую часть его, по крайней мере. Но я совершенно ничего не помнил из того, что произошло в кулинарном магазине. Я вышел, уверенный в том, что поговорил с кем-то внутри и выяснил, что Рита-Мэй там работает. Но я представления не имел, как выглядит интерьер магазина. Я не помнил. Вместо этого я помнил пребывание в Абсент-баре.
Я озабоченно оглядел туристов, обожженных палящим солнцем, и почувствовал, как полуденный зной проникает мне под одежду. Хиппи-портретист с надеждой посмотрел в мою сторону, но, справедливо рассудив, что я не клиент, снова принялся смешивать краски.
Повинуясь внезапному порыву, я поднял правую руку и понюхал ее. Сигаретный дым и сахарная глазурь от beignets, которые я съел полчаса назад. Я чувствовал эти запахи на самом деле, совершенно точно.
Может быть, что-то было неладно с сигаретой, которую я выкурил прошлой ночью. Это объясняло провал в памяти на месте дороги в отель и цветную галлюцинацию, которую я только что видел. Вряд ли это была кислота – скорее какой-то опиат. Но зачем было тому человеку продавать нам такое? Ведь подобная штука стоит гораздо дороже. Дилеры никогда не преподносят маленькие подарки – обычно они стараются тебя обобрать. Конечно, возможно, что Рита-Мэй знала обо всем заранее, сама попросила такую сигарету и заплатила за нее, но это казалось совсем неправдоподобным.
