Кирилл Партыка - Подземелье
«Солдатское» дело получило широкий резонанс благодаря молодежной газете, которая, как обычно, всё переврав, возвестила о нарастающем вале жестокости и насилия. Начальник УВД в очередной раз проклял ненавистных писак. А отличившихся сотрудников распорядился поощрить.
Без ложной скромности Сергей полагал, что его фамилия должна стоять в приказе одной из первых. Но не о премиях ему теперь стоило горевать, а надеяться, чтоб все обошлось полуофициальной выволочкой у Микиты и ссылкой в глухие края вместо отпуска.
Дозвонившись до Октябрьска и предупредив о своем грядущем визите, Сергей собрал в папку бумаги, поколебавшись, достал из сейфа пистолет, сбросил пиджак и захлестнул на плечах сбрую кобуры.
Вернувшийся Неклюдов проводил неодобрительным взглядом юркнувший под мышку товарища «Макаров». Но сказать ничего не успел, потому что Сергея тут же след простыл.
В коридоре курили и суесловили человек пять оперов из «убойного». Сашка Гриднев, отделовский балагур, в неурочное время взялся травить какую-то очередную ржачку.
Народ, забыв про оперативно-служебную деятельность, сопровождал рассказ дружным гоготом.
Недавно оперативно-следственная группа, в которую входил Гриднев, вывозила обвиняемого «на природу».
Некто Трофимов, лишь изредка и не надолго выходивший из зоны на волю, сел с приятелем за карты в хибаре пригородной слободы, где нашел себе временное пристанище. На почве азарта и технического спирта из ближайшего ларька дружки повздорили, и Трофимов отстоял свою правоту при помощи топора. Поразмыслив, он посредством того же топора расчленил труп, туловище закопал на ближайшем пустыре, а голову и конечности сложил в полиэтиленовый мешок и ночью спрятал под поваленным деревом на территории детского оздоровительного лагеря, расположенного неподалеку.
Тщательно вымыв пол и оттерев кровь со стен, Трофимов подался от греха. Однако, спьяну туловище закопал неглубоко, и вскоре его обнаружили вездесущие мальчишки.
Мастера топора сыщики вычислили быстро, а когда поймали, он с готовностью согласился показать, где спрятаны недостающие части трупа.
— Ну и вот, — повествовал Гриднев, — вылазим мы из машины и к воротам. Лагерь пустой, пацанва разъехалась — школа уже. Мы в калитку. Тут, как со звезды на лыжах, сторожиха, старая карга, горластая, боевая, короче — спасу нет! Куда, кто такие? Мы объясняем, ксивы показываем. Она — какая милиция, нечего здесь делать!
Мы ей: да вы чего, бабушка? Нам тут место одно осмотреть надо. Кричит: ничего не знаю, посторонним не положено. Кое-как уболтали. Она следом увязалась, надо, видишь ли, проследить! Ей Колька и так, и сяк: отвали, бабуля! Куда там! Ну, хрен с тобой! Мы через территорию, в лесок, Трофим ведет, криминалист на камеру снимает.
Приходим на место, Трофим показывает на поваленное дерево. Следак хочет по правилам: дескать, поясните, куда и зачем вы нас привели? Но Трофим, как покололся, стал активно сотрудничать со следствием. Без базара лезет под бревно. Бабка, конечно, в первых рядах — надзирает. Видит — появляется отрубленная нога. Трофим ее следаку подает. Примите, мол, от чистого сердца.
Следак глазами лупает! А бабка пятнами пошла, вдохнула, а выдохнуть не может.
Бац — и в горизонтальное положение. Стебать мой старый китель! Загнется старая — отвечай за нее. Мы в суматохе и про Трофима забыли.
Короче, криминалист, падла, на камеру заснял, как мы дружно бабку к сторожке трелюем, а позади Трофим сам собой, без конвоя, шагает и мешок с конечностями на горбу добросовестно прет. Хоть и в браслетах, а оборваться мог — нечего делать!
Криминалист, козел, потом за эту кассету литровый пузырь стребовал.
Пользуясь всеобщим весельем, Сергей вознамерился прошмыгнуть незаметно, но Гриднев его углядел.
— А-а! — обрадованно заорал он, — Сергунька! Как оно ничего? Головка вава?
Водовка крепкая попалась?
Присутствующие изготовились к новому представлению.
— Не суй нос, Буратино, — посоветовал Сергей. Но неуместный гвалт обеспокоил, наконец, подполковника Микиту, и он, появившись из кабинета, сурово осведомился, какого буя собрались, делать, что ли, нечего?!
Не дожидаясь развития событий, Сергей поспешил к лестнице.
«Веселые мы ребята, — подумал он, покидая управление. — Юморок в самый раз для психушки».
5
Заскочив домой, Сергей наскоро побросал вещи в дорожную сумку. От дурного запаха и разгромленного вида квартиры опять замутило, но уборку отложил до возвращения.
К тому же у Неклюдова есть ключ: если вздумает заторчать с телкой, пусть сам расстарается. Хоть какая-то будет польза.
По дороге в аэропорт Репин заглянул в знакомое кафе, бросил деньги на стойку и со стаканом уселся за столик в углу пустого, полутемного зала. Отпил, поморщился и, откинувшись на спинку кресла, замер в ожидании исцеления.
Минуты, наступающие вслед за первым, трудным после вчерашнего, глотком, казались Сергею благодатными. Мозг и сердце очищались от черной коросты, которая нехотя отваливалась и осыпалась, словно струпья с подживших ран, освобождая то, что он, не задумываясь, называл душой.
Называть-то называл, но не слишком вдавался в смысл расхожего слова. Склонность к отвлеченным умствованиям в оперской среде не поощрялась. Сергей чувствовал, что давно уже какая-то дрянь засела у него внутри. Она постепенно разрасталась, томила, а с недавних пор и вовсе превратилась в саднящую боль.
Боль Сергея напугала, и он спохватился, не «посадил» ли служебными перегрузками и пьянкой какой-нибудь важный внутренний орган. Рассказывать об этом Сергей стеснялся. А, заикнувшись иногда во время вечерних кабинетных посиделок, говорил путано, не то и не так.
Приятели опера настороженно замолкали. Когда, например, Санька Гриднев повествовал, какие страдания вынес, три раза подряд словив «трепака» на одной и той же телке, посмеивались и сочувствовали. А тут дело совсем другое.
Тот же Санька и обрывал Сергея:
— Ты чо, Репа?! Похмелись и все пройдет.
Кстати — и проходило. Но догадывался капитан Репин, что обламывали его сослуживцы потому, что и сами знакомы были с подобной хворью. Содержалось, значит, в ней что-то такое, что смущало неслабых и неробких парней, удерживало от лишнего трепа.
Между тем в милицейской поликлинике во время медосмотров братию из «убойного» отдела врачи признавали поголовно здоровехонькой. Ну, значит, так оно и было.
Сергей постепенно осмысливал свои скверные ощущения. И, если бы его спросили без обиняков, что же вас, товарищ капитан, на самом деле беспокоит, он, возможно, ответил бы: душа болит. Не в смысле — с бодуна или от какой-то обиды, а в самом прямом. Болит и все. Как ушибленная нога или зуб с дуплом.
