Дэннис Крик - Судьба вампира
— Я знаю, что нам никогда не суждено быть вместе. Но если бы я хоть на миг имел возможность увидеть ее, хоть краем глаза… Я стал бы самым счастливым человеком на свете! Мои рифмы обрели бы новый, более высокий слог. Они воплотились бы в музыку на моих устах. Вдохновение мое не знало бы границ!
— Это все фантазии. Хотя и в них есть своя прелесть. Представлять себе девушку своей мечты и не знать, как она будет выглядеть на самом деле… Лишь лелеять дивный образ в радужных мечтах. Можно придумать себе всякого…
Но ты не знаешь, как это больно.
— Поверь, Люций, я, как никто другой, хочу тебе лишь счастья. Но жить образами все время нельзя. Тебе надо опуститься с небес на землю. Ты мог бы встретить вполне земную девушку, доступную тебе по статусу и положению. Она бы стала тебе доброй спутницей, а потом, кто знает, может, и женой.
— И она бы смирилась с тем, что я слепой?
— А почему нет?
— Ты лукавишь. Не представляю себе девушку, которая жила бы со слепцом!
— Однако ты мечтаешь о той, которая недоступна тебе, будь ты хоть трижды зрячий.
— Ты так мало знаешь, — он опустил голову. — Да, мой удел — это лишь надежды. Глупые, пустые надежды.
— Я считаю, что тебе нужно просто ее забыть. Забудь, и все встанет на свои места. Душа твоя успокоится, ты встретишь другую…
— О, нет, Камелия! Забыть ту, чей голос сводит меня с ума? Чей образ снится мне ночами и является мне днем? Об этом просто говорить. Но сделать это невозможно.
Я воспевал Анику в своих сонетах день и ночь. Начиная с того дня, как только ее услышал. За это время она стала частью меня, и мне не выбросить из памяти ее прекрасные черты.
— Это ты их ей придумал.
— Смешно! Ты ни разу не видела ее, а готова спорить со мной до бесконечности, отстаивая глупость и неправду. Но зачем?
— Я не спорю, Люций. Я действительно не видела твою Анику, но так убиваться из-за женщины…
— Ты считаешь, что это недостойно мужчины?
— Я такого не говорила. Просто ты лучше меня понимаешь, что твои страдания напрасны. Тебе не увидеть ее. Так зачем себя так мучить? — Видимо, такова моя судьба.
— Это глупо, — наконец, она встретилась с ним взглядом. Карие глаза, усталые и печальные, смотрели на нее в упор, но не видели. В который раз сердце ее защемило от тоски и боли.
Поэт отвернулся и опять позвал собаку.
— Похоже, что он убежал в лес, — с сожалением произнесла Камелия.
— В лесу с ним может случиться все, что угодно, — сказал он, памятуя о недавней бессонной ночи, когда на протяжении долгого времени он не мог уснуть, слыша в лесу вой волков.
— Но там мы не сможем его найти.
— Ах, Эскудо, Эскудо, славный пес… — сказанное с какой-то безысходной грустью повисло в воздухе в предчувствии отчаяния. Легкий ветерок взъерошил копну черных волос, оголив высокий лоб поэта.
— Я буду молиться за него. Даст бог, он вернется.
— Ты всегда только и делаешь, что молишься, Камелия. Ты действительно веришь в то, что твои молитвы имеют силу?
— Да. Я верю.
— Не могу с тобой согласиться. Мне кажется, в молитвах нет спасения.
— Тогда на что же нам надеяться?
Люций пожал плечами, выдавая незнание за простоту. — На чудо, — сказал он и снова взял сестру за руку.
Следующие два дня Люций провел дома, не выходя из своей комнаты. Совершать прогулки без сопровождения пса было проблематично, а просить сестру помочь ему дойти до озера, а потом вернуться за ним, он не хотел. Она и так делала для него все, о чем бы он ни попросил. И нужды обременять ее понапрасну он не видел.
В свою очередь Камелия понимала, что ему необходимо побыть наедине со своими мыслями, справиться с эмоциями и попробовать пережить пропажу собаки. Конечно, она была не так привязана к Эскудо, как ее брат, и грусть ее была несравнима с печалью поэта. Но она надеялась на то, что острая потребность в новом поводыре наверняка будет осознана Люцием в самое ближайшее время, и морально он подготовит себя к скорому визиту в питомник.
Большинство произведений, что вышли из-под пера поэта, были написаны им в четырех стенах своей спальни. Люций писал стихи, стоя у окна, незрячим взором охватывая близлежащий лес. Потом Камелия читала ему вслух написанное, иногда даже аплодировала. И это не было жестом доброй воли, она искренне восхищалась художественным слогом и четкостью рифм его творений. Еще она всегда удивлялась, как у него получаются такие ровные и однонаправленные буквы. Она пробовала писать с закрытыми глазами, но все ее попытки заканчивались лишь бессмысленными каракулями.
Сегодня утром она хотела подойти к нему и спросить, что же он написал за эти дни. Она и предположить не могла, что эти дни он просидел на диване, положа руки на колени и устремив пустой взор в потолок.
Но она бы никогда не сказала ему и слова в упрек. Она могла лишь пошутить о том, что день для нее потерян, ибо ей нечего сегодня читать.
Как ни странно, Люция в комнате не оказалось. Кровать его была застелена, а это значило, что спать он не ложился. Она посмотрела в угол, где обычно стояла его трость, но ее там не было.
Яростной молнией тревоги догадка принесла с собой осознание: поэт пошел на озеро вечером. И… не вернулся.
Следующая пятиминутка побила все рекорды по скорости ее передвижения. Она уже сворачивала на ухабистую грунтовую дорогу, ведущую прямиком к Пиале, когда увидела впереди своего брата. Рядом с ним бежала черная овчарка.
Люций шел неспешной походкой, смотря прямо перед собой и лишь изредка поглядывая на собаку. В руках у него не было ни трости, ни поводка.
— Люций? — закричала она и остановилась.
Но поэт и глазом не моргнул. Как продолжал идти, так и шел по направлению к дому.
Наконец, когда он достиг крыльца и поднялся по ступеням (Эскудо в это время обнюхивал углы у дома, проверяя все ли из его съестных припасов целы), она подбежала к двери и открыла ее перед ним, боясь, что он врежется в нее головой, как это уже бывало с ним не раз.
Поэт молча прошел по прихожей, беспрепятственно преодолел расстояние до лестницы, поднялся по ней и исчез за дверью своей спальни.
Последовать за ним она осмелилась лишь спустя несколько минут.
Было ли это явью?
Или все то, что с ним произошло — безумная фантазия, которая являлась лишь продолжением его долгих скитаний по стране снов?
Ему оставалось это неведомо до самого последнего момента. И момент этот наступил, когда он впервые открыл глаза.
Но прежде его память прокрутила в страждущем сознании кадры нежданной встречи с таинственным незнакомцем.
