Святослав Моисеенко - Последняя тайна Патриарха
И то сказать: ну что простодушный Никита, – прямой, как дуло танка, – знал о прихотях и загадках женской любви?
Но самое, самое-то удивительное: Саня никакого внимания на перстень не обратил, не подколол: чего это, мол, Никита нацепил на себя побрякушку, для солдата совсем уже неприличную! Типа в геи записался, что ли?! А не разглядеть яркий камень было просто невозможно. Но боевой товарищ странным образом ничего не заметил. Н-да… Загадки кольца множились и множились, и мыслимо объяснять их становилось все труднее.Глава 3 След реликвии
А Настя в это время вовсю штудировала книги и трясла Интернет. Это не хуже любовных поединков заслоняло ее от ужаса происходящего, врачевало душу и не давало раскиснуть и опустить руки. Настя читала, и голова шла кругом! Столько веков историки объясняли загадки прошлого как угодно: и коварством, и ядом, и сильной волей, и кознями врагов. А ларчик-то просто открывался – перстень! Страницы перелистывались сами собой, и хотелось дальше, еще, – докопаться до сути, за которой маячила разгадка. Ибо от нее зависели их с Никитой и жизнь, и счастье.
Хлопнула дверь: вернулся уставший, истерзанный думами и догадками Никита. Настя хватилась накормить его, да оказалось – так и просидела за книгами весь день, ничего не сготовила. Да и чего готовить: в холодильнике «мышь повесилась». Но то, что ей стало известно, заинтересовало Никиту куда больше, чем отсутствие разносолов – он весь превратился в слух. Рассказывала Настя образно и увлеченно, даже театрально кое-где подвывая. Маманю-актрису со счетов не сбросишь! Перед глазами парня вставали «преданья старины глубокой»…
История таинственной реликвии и ее странная власть над людьми начали из глухого и не вполне достоверного упоминания обретать конкретные очертания подлинной реальности.
– Понимаешь, Иван Третий вторым браком был женат на Софье Палеолог, племяннице последнего византийского императора Константина, дочери его родного брата Фомы, деспота Морейского. Не думай, деспот – высший греческий титул, что-то вроде эрц-герцога. Деспотисса великой интриганкой слыла, к ней как ни к кому другому относится понятие «византийское лукавство». В результате трон московских великих князей достался, в обход потомков от первого брака, ненаглядному Софьиному сыну Василию…
– Да, запудрила твоя византийская прынцесса всем мозги! И как только удалось?! Или… Думаешь, и тут без перстня не обошлось? – серые глаза Никиты вспыхнули подозрением.
– Думаю, не обошлось, хотя прямых упоминаний о кольце нет. Ну кто на побрякушку серьезное внимание обращать станет?! Это ж не сказка про Ивана-царевича: надел кольцо, ударился оземь да и…
– …да и убился нах… в общем, насмерть! – с хулиганской ухмылкой подхватил ясновельможный глава Патриаршей охраны, не совсем забывший трехэтажные армейские обороты. Настя сердито замахнулась на охальника книжкой и продолжила:
– Василий же человек был слабый, вздорный, царствовал отменно-самодурно, а под старость и вовсе свернул всех в бараний рог. Представляешь, супругу бесплодную отправил в монастырь, обрил бороду – это в те-то времена, когда проще было нагишом на люди выйти, чем без бороды! И, старый гамадрил, по-новой женился на юной красавице – княжне Елене Глинской, польско-литовских кровей и, значит, почти супостатке. Совсем юной, кстати, – ей было тогда что-то лет пятнадцать, если не меньше! В наше время срок бы припаяли, за педофилию.
– Чего это «старый гамадрил»? Ему о потомстве надо было думать. Государь небось, не баран чихнул! Да и молодая-то жена лучше старых двух! – юмор у парня был своеобразный. Но так живой ум искал выход из тесных рамок, куда его загнали сначала – армия, а потом – строгая служба у Патриаршего престола.
– Я вот тебе сейчас покажу молодую жену! – возмутилась двадцатилетняя «сказительница». – Да ты слушай дальше.
Вскоре после женитьбы Василий умер как-то по-глупому, от заражения крови – поранился на охоте… Оставив означенную Елену правительницей при малолетнем сыне, будущем Иване Грозном. Между прочим, была у власти целых пять лет. Вместе с «другом сердца», князем Овчиной-Телепневым-Оболенским. Некоторые имечки тогда были – за ночь не выучишь! Потом бояре Елену вроде отравили. Удивительно, как им всем удавалось власть захватывать – и Софье, и Василию, и Глинской – в стране, где непопулярных или не вполне законных владык могли только так прогнать с трона? Не колдовали же они! Что им помогало? Поневоле вспомнишь про перстень, привезенный из далекого Царьграда, бывшего столько веков оплотом веры православной! Не с ним ли и перешло к нам понятие «Святая Русь»? Или просто только Русь тогда и была крепка в Православии, а почти везде оно оказалось в кабале да в загоне? И, знаешь, что еще: похоже, перстень осторожно нащупывал достойного носителя! Неподходящих – в топку истории! Всякая помощь прекращалась, таинственная сила угасала.
Для Насти, воспитанной религиозной нянькой, вера не была пустым звуком, модным увлечением – как для многих современных барышень. Отец-профессор серьезно воспитанием дочки не занимался, мать-актриса – тем более. И, что совсем уже нечасто бывает, вера у девушки не вступала ни в какие противоречия с обширными университетскими знаниями и пытливым умом. А Никита, едва ли не впервые пошедший в церковь перед службой на Кавказе, проникся лишь после знакомства с Алексием. Что и говорить, умел старик внушить что-то такое… настоящее, одним словом.
Девушка продолжила, очнувшись от раздумий:
– Много, ох, много чудил Иван Васильевич, прозванный Грозным. Особенно после смерти первой супруги, нежно любимой в народе, – кроткой и приветливой Анастасии Романовой. И опричнину мрачнейшую создал, и татарского царевича-подставу на трон посадил – тот на целый год оказался самодержцем. В Александровскую слободу уезжал, бросив бразды. Теперь это, знаешь, заштатный городок Александров, пара соборов осталась, тишь да благодать, а когда-то был он своего рода «российским Версалем», резиденцией… И все – посреди чудовищного блуда, многоженства, изуверских «избавлений» от неугодных жён… Впрочем, некоторые историки полагают, что сомнительные цари-государи Романовы, дабы выглядеть привлекательно, навесили на Грозного все грехи мира.
Так что теперь про него всякое говорят в книгах… Бояр да дворян строптивых медведями да собаками травил, лично пытал. В огне, на котором человека поджаривали, полешки посохом своим поправлял… Впрочем, тогда, в середине XVI века, точно поветрие какое по Европе пронеслось: немногим ранее, в Англии, король Генрих Восьмой так же безжалостно расправлялся с женами, чередуя их казни с расправами над епископами, ибо разругался с папой Римским, отрекся от веры католической, сам себя объявив – неслыханное дело! – главой церкви. Проложил, так сказать, дорожку для нашего Петра, тоже в свое время упразднившего сан Патриарха. Во Франции Екатерина Медичи тысячами истребляла своих же подданных, гугенотов-реформатов, и память о Варфоломеевской ночи пережила на века все прочие дела этой королевы. Правда, отойти от католического Рима Франция так и не осмелилась…
