Энн Райс - Талтос
И Таламаска. Значит, для них наступили тяжелые времена? Но разве в этом есть что-либо удивительное? Такой исход был для них неизбежен. И что в данной ситуации следует предпринять? Должен ли он допустить, чтобы его втянули в это еще раз? Столетия тому назад он постучался к ним в дверь. Но кто из них знает об этом теперь?
Агентов ордена он знал в лицо и по имени только потому, что ради собственной безопасности вынужден был следить за каждым их шагом. В течение многих и многих лет они то и дело появлялись в долине… Кто-то знал или догадывался о чем-то, но в действительности ничто никогда не менялось.
Почему же теперь он чувствовал, что обязан вмешаться и защитить их? Не потому ли, что однажды они приняли его, внимательно выслушали все, что он решил им поведать, и после не посмеялись, а обещали сохранить историю в тайне и просили остаться. И не потому ли, что, как и он сам, орден Таламаска был стар. Стар, как деревья в тех необъятных лесах.
Как давно это было? Задолго до возникновения лондонской Обители. В те времена, когда старый палаццо в Риме еще освещался свечами. Никаких записей. Таково было его непременное условие. Страстное желание услышать его повествование вынудило их согласиться… История должна оставаться безличной, анонимной, источником легенд и фактов, разрозненными фрагментами знаний, пришедших из прошлых столетий. Обессиленный, он заснул под их крышей. Ученые Таламаски дали ему приют и утешение. Но в конечном счете все они оказались обычными людьми — возможно, одержимыми интересом к загадочным, сверхъестественным явлениям и тем не менее самыми обыкновенными смертными — учеными, алхимиками, коллекционерами, — чей век на этой земле очень недолог. К тому же они явно испытывали перед ним благоговейный страх.
Как бы то ни было, в том, что для них, как выразился Сэмюэль, настали тяжелые времена, нет ничего хорошего: слишком обширными знаниями они обладают, слишком много важных сведений хранится в их архивах. Да, ничего хорошего. Неожиданно мысли его по какой-то странной причине переключились на цыгана, и сердцем он устремился в долину. Ему не терпелось поскорее попасть туда и разобраться в том, что касалось Талтоса Но еще горячее было его желание выяснить все о ведьмах.
Боже правый! Подумать только — ведьмы! Наконец вернулся Реммик. Через руку у него было перекинуто отороченное мехом пальто.
— Погода холодная, сэр, и оно придется как нельзя кстати. — Он набросил пальто на плечи хозяину. — Вы, кажется, и так уже замерзли.
— Ничего страшного, — ответил Эш. — Не провожай меня, нет нужды спускаться. Для тебя есть поручение. Пошли деньги в Лондон, в отель «Кларидж». Для человека по имени Сэмюэль. Администратор без труда поймет, о ком идет речь. Сэмюэль — карлик и горбун, к тому же у него ярко-рыжие волосы и морщинистое лицо. Ты должен выяснить, в чем этот маленький человечек нуждается, и проследить, чтобы он был обеспечен всем необходимым. Ах да, вместе с ним в отеле живет еще некий Цыган. Понятия не имею, что это значит.
— Понятно, сэр. Это его прозвище?
— Не знаю, Реммик, — ответил он, вставая, чтобы уйти, и потуже затягивая отороченный мехом воротник под шеей. — Я знаком с Сэмюэлем очень давно.
Уже в лифте он вдруг осознал абсурдность и неуместность своей последней реплики. В последнее время он наговорил слишком много глупостей. Вчера, например, когда Реммик выразил восхищение мраморной отделкой комнат, он в ответ сказал: «Да, я влюбился в мрамор с первого взгляда, едва только его увидел», — что, безусловно, прозвучало крайне нелепо.
Кабина лифта стремительно скользила вниз. В шахте завывал ветер — этот звук слышался только зимой и очень пугал Реммика, в то время как самому Эшу он нравился, или, скорее, забавлял его.
В подземном гараже его ожидала машина, наполнявшая помещение шумом и белесым дымом выхлопных газов. Чемоданы уже уложили в багажник. Рядом стояли ночной пилот Джейкоб, второй пилот, чьего имени он не знал, и шофер — бледный молодой человек с соломенными волосами, который всегда дежурил в это время и отличался редкостной молчаливостью.
— Вы непременно хотите отправиться в путь сегодня ночью, сэр? — осведомился Джейкоб.
— А что, погода нелетная?
Удивленно приподняв брови и держась за ручку дверцы, он на минуту замер возле машины, изнутри которой струился теплый воздух.
— Нет-нет, сэр, все в порядке, полеты проходят нормально.
— В таком случае мы поднимемся в воздух, Джейкоб. Если у вас имеются какие-либо опасения, можете остаться на земле.
— Куда вы, туда и я, сэр.
— Благодарю вас, Джейкоб. Помнится, однажды вы заверяли меня, что, летая высоко над облаками, вне действия погоды, мы находимся в гораздо большей безопасности, чем пассажиры любого коммерческого рейса
— Да, сэр, я именно так сказал. И разве у вас был повод усомниться в справедливости моих слов?
Он откинулся на спинку черного кожаного сиденья и, вытянув вперед длинные ноги, положил ступни на противоположное. В таком длинном лимузине это не смог бы сделать ни один человек нормального роста. Остальные тоже сели в машину. Шофер занял свое место, отделенное стеклом от пассажирского салона. Машина с телохранителями поехала впереди.
Большой лимузин стремительно рванулся с места и помчался вверх по спирали, не снижая скорости даже на поворотах. Ощущение опасности рождало в душе приятное волнение. Вылетев из разверстой пасти ворот гаража, машина мгновенно попала в холодные объятия усиливающейся белой метели. К счастью, нищие, спасаясь от холода, покинули улицы. Надо же, он совсем забыл спросить о нищих. Впрочем, некоторых из них, конечно, впустили в его вестибюль и обеспечили горячим питьем и матрасами, чтобы люди могли провести ночь в тепле.
Они пересекли Пятую авеню и на большой скорости направились к реке. Буря была беззвучной. Стремительный поток крошечных белых точек беззвучно вихрился и, пролетев меж высоких зданий, словно меж скалистых стен глубокого ущелья, опускался на землю. Ударяясь о темные окна и мокрые тротуары, снежинки мгновенно таяли.
Талтос…
На мгновение радость покинула его мир — радость его достижений и его грез. Перед его мысленным взором возникла прелестная молодая женщина в измятом шелковом платье фиолетового цвета — мастерица кукол из Калифорнии. Он увидел ее мертвой, лежащей на кровати в растекающейся луже крови, которая постепенно пропитывала шелк, отчего тот темнел и делался почти черным.
Разумеется, этого больше не случится, как не случалось ничего подобного вот уже много-много лет — он даже не смог бы сказать, сколько именно. Сейчас ему едва ли удастся вспомнить, каково это — держать в своих объятиях мягкое женское тело или ощущать на губах вкус материнского молока.
Но он думал о кровати, о крови, о девушке, мертвой и холодной, о синеве, появившейся вокруг глаз и постепенно разливавшейся по лицу и под ногтями. Он снова и снова представлял себе эту картину, ибо в противном случае на память могло прийти слишком много других событий. Боль, которую он при этом испытывал, подавляла желания и порывы, заставляла держаться в установленных рамках.
— Что же все-таки это значит? — прошептал он. — Мужчина… Мертвый…
Только теперь он осознал, что наконец увидится с Сэмюэлем! Они с Сэмюэлем будут вместе! Одно это могло бы затопить его ощущением счастья, если бы он позволил себе поддаться эмоциям Он давно научился быть хозяином положения и управлять чувствами.
Он не видел Сэмюэля уже пять лет… Или даже больше? Надо подумать. Конечно, они разговаривали по телефону. По мере усовершенствования связи и телефонных аппаратов беседы происходили все чаще. Но он ни разу за это время не встречался с Сэмюэлем.
В те дни белых прядей в его волосах было совсем мало. Боже, неужели седина так быстро распространяется? Сэмюэль, конечно же, заметил светлые проблески и не преминул обратить на них внимание друга. «Они исчезнут», — сказал тогда Эш.
На один миг поднялась завеса — могучий оградительный щит, так часто спасавший его от невыносимой боли.
Он увидел долину, над которой расстилался дым, услышал ужасающий звон и лязг мечей, заметил фигуры, ринувшиеся в направлении леса. Невероятно, что такое могло случиться!
Появилось новое оружие, изменились обстоятельства и правила. Но во всех других отношениях резня осталась резней. Он прожил на этом континенте уже семьдесят пять лет, периодически уезжая куда-то и каждый раз в силу разных причин возвращаясь не больше чем через месяц-два. Одной из таких причин, причем немаловажной, было нежелание видеть страдания и гибель людей, пожарища, разрушения и другие ужасы, порождаемые войнами.
Память о долине не оставляла его. С ней были связаны и другие воспоминания: о зеленеющих лугах, о полевых цветах — о сотнях сотен крошечных синих полевых цветочков. Он плыл в маленьком деревянном суденышке вдоль реки, по берегам которой на высоких укреплениях стояли солдаты. Ах, что эти твари проделывали: громоздили один на другой огромные камни, чтобы возвести грандиозные неприступные сооружения! А каковы были его собственные творения? Сотни людей перетаскивали через всю долину гигантские валуны — сарсены — и укладывали их в кольцо.
