Владислав Женевский - Запах (сборник)
Когда томиться без сна стало невмоготу, Элизабет соскользнула с кровати и невесомой тенью перепорхнула к изголовью сестры.
– Мэри! – прошептала она чуть слышно, боясь разбудить миссис Мэйнворинг, дремавшую в соседних покоях. – Мэри!
Наконец та заворочалась, разомкнула веки и сердито уставилась на Элизабет.
– Что стряслось?
– О, ничего серьезного, сестрица… Я лишь хотела спросить у тебя, что за имя носит тот дивный принц, с которым нас познакомили на балу.
– Элизабет, это безумие! Уже за полночь!
– Сестрица, прошу тебя! Ты и не представляешь, как это важно для меня!..
Несколько мгновений Мэри неодобрительно смотрела на нее, потом смягчилась и промолвила, сладко зевнув:
– Должно быть, ты говоришь о том смуглом джентльмене в тюрбане?
– Да-да, о нем!
– О, его мудрено не заметить, – проговорила Мэри и добавила со вздохом: – Признаться, я и сама не могла отвести от него глаз. Его имя Абдул. Остального я не запомнила – фамилии у этих арабов такие сложные!..
Луна давно уже скрылась за западным окном, птицы щебетали свои утренние песни, Мэри мирно сопела во сне, – а Элизабет все шептала, пробуя губами это удивительное, неземное имя:
– Абдул… Абдул… Абдул…
…плеснул ему алкоголя в ситро! И, можете ли поверить, пил за милую душу и даже не морщился! А уж как повеселел-то, ох-хо-хо. И до самой смерти потом хвастался, что никогда спиртного и в рот не брал! Хлыщ надутый.
– Полегче, полегче. Если ты забыл, он покинул нас.
– И вовремя, надо сказать! Как раз разминулся с теми, о ком писал в этих своих рассказиках. Фэрни, ты ведь тоже знал его?
– М-мы… никогда не встречались.
– Жаль, жаль! Он во многом заблуждался, но парень был занятный, Фрэнк подтвердит. Вот взять то же спиртное. Мог ли он подумать, что через каких-то десять лет без пойла будет как без воздуха?
– По-моему, ты преувеличиваешь.
– Если бы! Начнись вся эта катавасия чуть пораньше, во времена Закона, нас бы с вами вообще тут не было! Вот ты, Фэрни, знаешь хоть одного трезвенника? Такого, чтоб ну совсем ни капли?
– Не… не припомню.
– То-то и оно. Даже мусульмане сдались – но им вообще несладко пришлось, с такими-то гостями в Мекке. Можете сколько угодно со мной спорить, но привыкнуть ко всему этому не-воз-мож-но, и точка. Ты либо пьешь, либо съезжаешь с катушек. Еще лучше наркотики, только вот они что-то не дешевеют.
– Очень удобная теория, Хэмфри.
– Может быть, но ты тоже в нее укладываешься, Фрэнк, иначе не сидел бы тут со мной и Фэрни. Вот расскажи-ка нам о последней поездке в Провиденс, а? Смотри, как побледнел-то, глаза прячет. То-то и оно. Наша психика просто не приспособлена для такого. Можно сколько угодно хорохориться, но если уйдешь после такой вот встречи с мокрыми штанами и тиком, то ты еще легко отделался.
– Но ты же водился как-то с этими, безлицыми?
– Да они еще ничего – по сравнению с некоторыми вообще как мы, разве что языком не треплют. Хотя долго я даже с ними не выдержал бы. Есть в них что-то такое… неправильное. Ну и еще эта дурацкая привычка – живот щекотать. Шавкам-то того и надо, а вот мне…
– Хватит, не хочу о них. Фэрни, расскажи и ты что-нибудь, чего такой тихий? Как работа? Тайные шедевры, непризнанные гении? Новое слово в дамском романе?
– Д-да, есть… кое-что. Повесть. Дамам понравится.
– Скромничает, как всегда. Не верь ему, Фрэнк: у него там настоящая бомба. Сам Главный так проникся – третий день не вылезает из кабинета. Вся редакция кипит. Ну та часть, что в юбках. Веришь ли – перепечатывают друг у друга и читают, читают; еле заставил машинистку хоть сколько-то поработать. Их даже увольнением не проймешь – ополоумели просто. И что они в этом находят? Я полистал немного – так, солома с рюшами. Вот, казалось бы, все перевернуто с ног на голову, пространство-время разве что на помойку не выбросили – а женщин все равно понять не-воз-мож-но.
– Ты несправедлив, Хэмфри.
– А где ты во вселенной видел справедливость, Фрэнк? Это человеческая выдумка, а человек сейчас не в почете. Но давайте еще по одной, у меня что-то горло пересохло…
Сердце Элизабет бешено колотилось. Конечно же, эта встреча была случайностью – но каким судьбоносным значением могло наделить ее любящее женское сердце! Да, она не могла более таиться от самой себя: Абдул пленил ее душу, напоил тело безудержной плотской жаждой – погубил ее! И пусть! Она скорее погибнет за один миг блаженства, чем позволит голосу разума подчинить ее волю, заточить в оковы бессмысленных приличий…
Абдул… Абдул… Абдул. Элизабет чувствовала, как с каждым ударом сердца все плотнее обволакивает ее сладостная паутина. От этого имени веяло сандалом и миррой, свежим ветром над ночной пустыней, строгой древностью руин. Устоять перед ним было немыслимо – да и надо ли?
Абдул, Абдул, безумный дар Аравии…
С женщиной ему повезло. Фэрнсуорт за свои полвека достаточно натерпелся, чтобы признать удачу с первого взгляда и не отталкивать ее.
Во-первых, ее дом стоял близко к подземке – и за две станции до его собственной. Даже с его скоростью на дорогу до подъезда уходило десять минут. И еще столько же по лестнице, но это уже другое дело.
Во-вторых, она никогда не смеялась над ним. Фэрнсуорт был слишком беден, чтобы покупать дорогих проституток, а большинству прочих не хватало профессионализма… да самого обыкновенного человеколюбия, черт возьми! Они не могли сдержать усмешки, когда замечали его трясущиеся руки, его скованность, неловкость, вялый член. О, ноги они раздвигали охотно, но с какими лицами! На него смотрели, как на безродного попрошайку, забредшего в священный храм красоты и женственности, – даже если штукатурка в храме давно осыпалась, а купола поникли.
Она же встречала его как равного – как друга. Как брата. Последнее сравнение он гнал от себя как мог, но без успеха.
В-третьих, брала она совсем немного.
Однако был и один серьезный, очень серьезный недостаток – расположение квартиры. Шестой этаж, одиннадцать пролетов со старомодными высокими ступенями. Никакого лифта – хотя теперь его могла себе позволить даже «Миррор». Сам Фэрнсуорт жил на первом, но возможность домашних визитов не обсуждалась в принципе. Всякому делу – свое место.
Этот дом мало изменился с двадцатых. Лестницу, похоже, не мыли с тех же времен. За облупившимися стенами кто-то копошился: по привычке думалось о крысах, но тяжелый грибной запах указывал на тварей поновее – сухопутных головоногих, имени которым пока не подобрали. Наверное, дом обречен: в Бронксе никогда не строили на века, а с паразитами таких размеров дело только ускорится. Фэрнсуорту было плевать. Лишь бы потолок не обрушился на его голые ягодицы.
