Кодзи Судзуки - Кольцо (другой перевод)
Асакава ни тогда, ни сейчас не мог ответить на этот вопрос. Лицо мужчины не было уродливым или страшным…
Вряд ли Садако могла испытывать такие чувства к кому-нибудь из родных. Ничто из слов Ёсино и тех сведений, что Асакава сам собрал на острове, не указывало на то, что Садако была в плохих отношениях со своей семьей. Даже наоборот – складывалось впечатление, что Садако очень заботилась о родителях, переживала за них.
С одной стороны, установить личность молодого мужчины казалось Асакаве почти невыполнимой задачей. За те без малого тридцать лет, что прошли с момента встречи Садако с этим человеком, лицо его могло измениться до неузнаваемости. С другой стороны, может быть, все-таки стоит попросить Ёсино разыскать фотографию Хэйхитиро Икумы… И уж конечно, не мешало бы узнать у Рюдзи, что он думает по этому поводу.
С этими мыслями Асакава тоже встал из-за стола и последовал за Такаямой.
На улице бесчинствовал ветер. Доставать зонтик не имело никакого смысла — его бы тут же вырвало из рук и унесло. Сгорбившись, чтобы укрыть лица от ветра, друзья добежали до небольшой закусочной, расположенной прямо напротив морского вокзала.
— Ну что, возьмем пивка, что ли? — спросил Рюдзи и, не дожидаясь ответа, громко крикнул проходившей мимо соседнего столика официантке:
— Девушка, два пива.
— Слышишь, Рюдзи, что ты вообще думаешь по поводу этой пленки? Что это такое? Мысли, или что?
— Откуда мне знать? — неохотно ответил Рюдзи, даже не взглянув на собеседника. Ему уже принесли тарелку, полную дымящегося жареного мяса, и он предпочел еду бессмысленным разговорам.
К пиву подали сосиски. Асакава без энтузиазма насадил одну из них на вилку и глотнул немного пива. Окно закусочной выходило на билетные кассы «Восточного пароходства». У касс никого не было, улица выглядела полностью вымершей. Наверное, все, кого непогода заперла на острове, сидят сейчас в гостинице, прильнув к окнам, и с тревогой смотрят на обложенное тучами небо и потемневшее море.
Рюдзи оторвался от тарелки и взглянул на Асакаву:
— Ты слышал когда-нибудь о «последней минуте», когда человек перед смертью вспоминает самые значимые для него события своей жизни?
Асакава оторвался от пустынной улицы за окном и перевел взгляд на Рюдзи:
— Слышал что-то… Вроде того, что особенно глубоко отпечатавшиеся в сознании человека сцены вдруг как бы высвечиваются моментальной вспышкой… — Асакава читал об этом в книге, написанной человеком, пережившим нечто подобное.
В автобиографии автор рассказывал о случае произошедшем с ним на горной дороге: на одном из поворотов он не сумел справиться с рулем и рухнул с высокого обрыва. В тот самый момент, когда его машина, как по маслу соскользнув с шоссе, оказалась в воздухе и стало ясно, что гибель неминуема, вся жизнь этого человека в самых мельчайших подробностях пронеслась перед его внутренним взором. Каким-то чудом автору удалось выжить, но сильные ощущения, испытанные им, навсегда врезались в память.
— Так ты думаешь, что на кассету записаны те сцены, которые Садако увидела в момент смерти? — спросил Асакава.
Рюдзи подозвал официантку и заказал еще пива.
— Я ничего не думаю, просто рассказываю тебе о том, какие ассоциации вызвала у меня эта запись. Все эти сцены — это как бы конспекты тех моментов, когда
Садако максимально использовала свою мысленную энергию. Почему бы нам не назвать эти моменты «самыми значимыми» в ее жизни?
— Допустим, это так, но тогда выходит, что… — Асакава растерянно замолчал.
— Вполне вероятно, — пожал плечами Рюдзи.
…так значит, Садако умерла и оставила в наследство человечеству видеозапись тех сцен, которые пронеслись у нее в мозгу в последний момент перед самой смертью…
— Да с чего бы она умерла? Она же была совсем молодая. И этот мужик из последней сцены, кто он? Почему это она перед смертью стала о нем вспоминать?
— А что ты от меня-то хочешь? Почем мне знать, что это за мужик? Я и сам ничего толком не понимаю!
Асакава недовольно нахмурился.
— И нечего хмуриться. Думай сам — что, у тебя своей головы нет? Совсем обнаглел, хочешь все разузнать за чужой счет! А если со мной что-нибудь случится, и тебе придется искать «магическую формулу» в одиночку, что ты будешь делать, а?!
…ну, это, положим, невозможно. Скорее уж я умру первым, а Рюдзи будет в одиночку искать «магическую формулу». А вот чтобы наоборот — это сложно себе представить…
Асакава был уверен на сто процентов, что с Рюдзи ничего не может случиться.
После обеда они вернулись к Хаяцу. Тот сразу же сообщил им, что только что звонил Ёсино:
— Вы знаете, он звонил с телефона-автомата, поэтому обещал перезвонить через десять минут.
Асакава уселся около телефона и принялся ждать, молясь в душе о том, чтобы у Ёсино оказались хорошие вести.
Наконец раздался звонок:
— Я тебе уже несколько раз звонил, — недовольно качал Ёсино.
— Извини, мы просто вышли пообедать.
— Ну ладно… Факс вы уже получили? — Голос Ёсино неожиданно смягчился, вместо недовольства в нем послышалось искреннее сочувствие. Асакава внутренне напрягся.
— Да. Огромное тебе спасибо за помощь. — Он переложил трубку в правую руку. — Ты, может, узнал что-нибудь новенькое про Садако Ямамура? — Асакава постарался, чтобы его голос прозвучал бодро.
После недолгой паузы Ёсино ответил:
— Извини, старик. Она не оставила никаких следов.
Услышав это, Асакава чуть не расплакался. Лицо его скривилось, уголки рта задергались.
Рюдзи, почти касаясь ногами балконной двери, развалился на татами и с интересом поглядывал с полу на Асакаву. Видимо, его забавляло то, как быстро выражение надежды на лице приятеля сменилось полным отчаянием.
— Что значит «не оставила следов»? — срывающимся голосом спросил Асакава
— Из тех, кто одновременно с Садако был принят в «Свободный полет», мне удалось разыскать только четверых. Я, разумеется, всем им позвонил, но никто из них не знает ровным счетом ничего о своей бывшей соученице. Все они занятые люди, всем под пятьдесят, все отягощены семейной жизнью. Единственное, что они могли сказать мне про Садако, что сразу же после смерти Сигэмори она ушла из студии. Другой информацией о ней эти люди не располагают. — Только не говори мне, что это все, что ты разузнал.
— Я-то что могу поделать?! Ты совсем уже…
— Ну да, я «совсем уже», потому что завтра в десять часов вечера я подохну, и все тут. И между прочим, не только я, но и мои жена и дочка. Они тоже посмотрели кассету, и жить им осталось до воскресенья!
