Наталья Иртенина - Зов лабиринта
Лицо его стало бледным, злым, жестким – затвердевшая гипсовая маска солдата, идущего драться – крушить и убивать. А не повезет – умирать.
Ди подалась вперед – неосознанный жест неоформленного в четкое ощущение беспокойства.
– Почему ты думаешь, что они управляемы? Почему за ними кто-то должен стоять?
Он посмотрел на нее как на несмышленыша. Но ей было наплевать. Ей нужно знать. Она увязла в этом по уши и не хочет больше быть святой простотой и незнайкой на Луне. И нужны не просто факты – а база. Корни и фундамент. Оружие против всех возможных «гроссмейстеров» мира.
– Потому что ничего другого у них не остается. Проверено.
– Ну так почему? Подсознание, спущенное с тормозов, не приручается.
– Только такое и приручается. Когда сидит тихо в своей берлоге, до него не добраться. А слетит с тормозов – голыми руками бери. Это самому со своим разгулявшимся подсознанием несподручно управляться. А тот, кому надо, с этим твоим добром так управится, что любо-дорого. А уж что или кого он из тебя при этом сделает, это, как говорится, уже не твои проблемы.
Ди взяла с диванчика маленькую подушку, обхватила руками, прижав к груди, и ткнулась в нее носом.
– Не понимаю. Все равно не понимаю.
– Чего ты не понимаешь? Как становятся зомби? Легко. Нужно-то всего-навсего – потерять себя.
Ди показалось, что она окаменела – всю ее телесную оболочку до краев затопило расплавленным свинцом ощущение сильнейшего, жгучего протеста. Она чувствовала себя оскорбленной. Потрясенной. Униженной. Растоптанной.
И счастливой. Потому что это, по крайней мере, – точка отсчета. От этого можно отталкиваться. Зная, можно идти наперекор. Наперекор проклятому зову. Наперекор голосу масок. Наперекор невидимому кукловоду, дергающему за ниточки.
Она должна стать собой, если не может отыскать потерянное.
Что для этого необходимо?
Только желание. И еще, пожалуй, капелька, совсем немножко, любви… к себе. К другой себе. Лучшей.
Ди робко, неуверенно посмотрела на мужчину, сидящего в кресле напротив. Он – на нее.
– Что у тебя с глазами?
– Что?
– Они теперь… совсем другие.
Ди встала.
– А может, у них появился хозяин?
Он глядел на нее со все возрастающим интересом. Ди шагнула к нему.
– А я-то все думал, когда же наконец ты увидишь его во мне.
Он тоже поднялся. Ди отрицательно мотнула головой. Легчайшая усмешка тронула его губы.
– Ни за что не поверю. Даже родная мать нас с ним не различала.
Ди мысленно ахнула. Близнецы?! Но виду не подала. Лишь запнулась на мгновенье и не сразу сказала то, что хотела сказать. Заглянула ему в глаза. Взяла за руку и тихонько потянула к себе.
– Ты – это я. А я – это ты. Хорошо, что мы наконец встретились.
Дальше были боль и радость.
МИФОЛОГИЯ С ПЕРЕТАСОВКОЙ
Ди проснулась в незнакомом месте. На голом полу. С четким ощущением чего-то свершившегося.
Она села и протерла глаза. Сладко, вслух, зевнула. И сразу вспомнила.
Как перед этим стояла лицом к лицу с собой. И как… все вспомнила!
Мячиком подскочила с пола и осмотрелась. Пустая большая комната. Двери не видно. Вместо окон – четыре зеркала в человеческий рост. По одному на каждой стене, ровно по центру. Смотрят друг на дружку и уползают в бесконечную даль отраженными анфиладами.
Ди стояла в точке зеркального перекрестья в центре комнаты и, дробясь, уходила вдаль во всех четырех направлениях.
Жутковатое зрелище.
Но Ди больше не боялась.
И она больше не была Ди. Она вспомнила. Мастер преподнес своей музе прощальный дар. Они были две половинки целого, когда-то нашедшие друг друга и снова разлученные. Но он оставил ей большой кусок собственной души. Их общей души, сотворенной им в последнем, недописанном романе. Или воссозданной с фотографической точностью? Будто знал…
Она смотрела на себя в зеркало и видела словно в первый раз. Лицо было знакомым по-старому и незнакомым по-новому.
Из бокового зеркального коридора вышла рысь и, подойдя ближе, прилегла у ее ног. Ди, теперь уже не Ди, машинально почесала кошечку за ухом. И вдруг отдернула руку.
Она не должна снова поддаваться чарам. Снова терять с таким трудом добытое.
Голос, тихий и вкрадчивый, пришел прежде своего обладателя.
– Приятно было встретиться со своим двойником?
Не видя его, она крикнула в пустоту:
– Ты лжец. Это был не двойник. Это мое настоящее Я. Но ты прав – я рада, что нашла его. А вот с тобой мне совсем не хочется встречаться.
Но он уже шел к ней – из зеркальной анфилады. Переступил порог комнаты и тотчас зеркало позади него обросло зеленым плющом. А по стенам ползли вверх и вниз, безо всяких опор, виноградные плети, сцепляясь друг с дружкой, обвивая остальные зеркала. Рысь поднялась навстречу хозяину и ткнулась мордой в его бедро.
Он был дьявольски красив. Но красота его была особого рода – изнеженная, не по-мужски мягкая, пьяная краса умирающего лета, лихорадочная четкость черт, обманчивая гладь трясины, женственная мечтательность с поволокой, манящая податливость, объятия стального капкана.
Он был полуобнажен; на бедрах и плечах – шкуры животных, на ногах сандалии. Он строен и высок, но на теле не видно рельефа мышц, и формы его плавны, как у женщины. Длинные завитки волос отбрасывают на лицо тени, еще больше усиливающие впечатление обманной хрупкой женственности.
Обманной – потому что она знает, как он силен. Очень силен.
Неистовый бог Дионис во всей своей архаичной красе.
Театрал и кудесник, повелитель масок, одержимый безумец, открывающий врата бездны, срывающий покровы, обнажающий хаос.
Он пришел в мир, чтобы объявить ему весть об иллюзорности всего сущего. Он пришел и принес смертным, слабым и плачущим смертным, освобождение от мира – в игре, в опьянении, в исступлении и в забвении.
Это то, что она знала о нем. Но еще большего она, очевидно, о нем не знала. Он мог извлекать свои тайны на свет, как фокусник – кроликов.
– Ты не хочешь видеть Диониса? Дионис противен тебе? Разве Дионис не желает тебе добра, не заботится о тебе?
– Еще как заботится! – фыркнула она. – Дионис обо всех заботится. Ему ведь нужны извращенцы для шабашей. Ему нужны безликие и безымянные, чтобы легче было сделать из них слепую толпу диких тварей. Ты – яд. Ты лишаешь все своих имен. Забираешь сути и даешь взамен фиглярские маски… – Она задыхалась от возмущения.
– Ты думаешь, Дионис желает сделать тебя менадой? – Удивление, может быть, притворное; следом за ним – тихий, почти беззвучный смех. – А хочешь я отдам тебе твое имя?
– Я знаю свое имя. Теперь знаю.
Дионис перестал лукаво усмехаться и взглянул на нее невыразимо печальными глазами только что падшего ангела.
