Эрик Хелм - Уцелевший
Так одолели они ярдов двести пятьдесят-триста.
Впереди забрезжило блеклое пятно лунного света.
Позади, уже совсем недалеко и отчетливо, прозвучало:
— Уууу! Вооо-ууу!
Неведомая тварь достигла развилки.
Эрна тихонько, тоненько пискнула. Андалузская кобыла всхрапнула и прянула. Потеряв равновесие, рыцарь непроизвольно стиснул пальцы крепче и волочился вослед бегущей лошади, стараясь по возможности не ударять больной ногою оземь.
— Родриго! — отчаянно вскрикнула Эрна, оборачиваясь.
— Aqui estoy![29] — прохрипел кастилец. Они с разгону вырвались на огромное открытое место.
Руина маленького монастыря, некогда возведенного суровыми иноками в дикой глуши, а впоследствии разрушенного то ли ютами, то ли саксами, высилась посреди прогалины. Невысокие, поросшие травой бугры указывали, где были раздроблены в щебень лесные кельи да незамысловатые службы. От часовни уцелел только стрельчатый фасад, опиравшийся на остатки двух смежных стен. При фосфорическом свете месяца развалина выглядела жутко, и случайный путешественник трижды поразмыслил бы, прежде чем расположился ночевать на печальной поляне.
Эрне и Родриго размышлять было некогда.
— Гони Аладу к часовне. Я возьму ее под уздцы, — задыхаясь, вымолвил испанец, — а ты становись на седло, по выступам забирайся в оконный проем и устраивайся!.. Потом полезу сам...
Рыцарю пришлось повиснуть на узде всем весом и употребить всю мощь огромных мускулов, чтобы удержать перепуганную лошадь на месте. Не менее перепуганная Эрна, задрав мешающий подол, лихорадочно шарила ногой по замшелой кладке, пытаясь отыскать опору. Чуть не стесала ногти, когда сорвалась ухватившая каменную закраину рука...
Если бы не панический страх, молодая женщина вряд ли сумела бы вскарабкаться в круглую розетку фасада. Но страх — одно из наиболее могучих начал, движущих телесными силами. Несколько мгновений спустя баронесса уже очутилась в относительной безопасности на десятифутовой высоте. Эрне изрядно помогли неведомые варвары, издолбившие церковную стену, и долгие века, исподволь покрывавшие шершавый камень малыми и большими трещинами.
Родриго быстро выдернул из тороков арбалет, сорвал наспех пристегнутый к седлу кожаный тул с полудюжиной коротких тяжелых стрел, именовавшихся болтами и способных прошибать боевые латы на расстоянии двухсот ярдов. Могучие руки напряглись и натянули тетиву без помощи ворота. Убийственный снаряд привычно лег в желобок.
— Полезай ко мне! — отчаянно крикнула Эрна. — Или я спрыгну!
— Сейчас, — отозвался испанец.
Кобыла пронзительно заржала и, только чудом не сшибив Родриго, успевшего слегка отстраниться, помчалась прочь.
Ледяной холод и зловоние ворвались на поляну одновременно с черной, качающейся тенью.
— Закрой глаза! — успел гаркнуть Родриго. — Закрой!
С самого начала, при первом же завывании за спиной испанец предположил наихудшее. А ничего хуже твари, промчавшейся мимо в предыдущую ночь, Родриго вообразить не мог.
Подозрение оправдалось полностью.
Но сейчас кастилец боялся только одного: чтобы от ужаса и омерзения Эрна, чего доброго, не лишилась чувств и не рухнула к его ногам.
Сноровисто приложившись, Родриго сощурился, выдохнул. Упырьи ноги бухали по сухой, гулкой земле все громче и громче.
— Не бойся, — произнес мелодичный, серебристый, повелительный голос. — И не...
Испанец плавно придавил спусковой крючок. Болт коротко свистнул, ударил в цель, прошел навылет. С неменьшим успехом Родриго мог бы обстреливать соломенной чучело на сельской ярмарке в Эскобаре. Вурдалак даже не споткнулся, продолжая близиться с неотвратимостью катящейся по склону глыбы.
— ...стреляй, — продолжил тот же непонятно откуда звучавший голос. — Рази каменьем, секи мечом.
Умертвие находилось уже в каких-то двадцати ярдах. Кастильский рыцарь ясно увидел огромный почернелый череп, в котором странно сверкали отлично сохранившиеся зубы; разглядел гнилые кости, выпиравшие сквозь наслоения торфа и тины, которыми страшилище облеклось за долгие десятилетия, проведенные в окаянной топи. Подымая хищные лапы, вурдалак уже разевал челюсти, готовился вгрызться в настигнутую добычу.
— Рази каменьем! — настойчиво и властно повторил голос.
Родриго склонился, совершенно позабыв о поврежденной ноге, подобрал валявшийся рядом булыжник фунтов десяти весом, вознес над головой и, подпустив упыря на двойное расстояние вытянутой руки, что было силы метнул округлый гладкий снаряд в широченную грудную клетку.
Раздался чавкающий хруст. Вурдалака остановило и отшвырнуло, однако же, так быстро бежал он, и столь тяжким оказался, что не рухнул при встречном столкновении, которое свалило бы сильнейшего из живых.
Не рассуждая, повинуясь неведомой хранительной силе, Родриго выхватил меч, бросился вперед. Лезвие низверглось наискосок и вошло в смрадную тушу, словно в глиняное чучело, служащее для бойцовских упражнений с клинком. Но чучело испанец разрубал первым же взмахом, а сейчас меч завяз где-то в середине упырьей утробы, и лишь молниеносный рывок, освободивший оружие из омерзительного плена, позволил испанцу избежать скрюченных костистых фаланг, изготовившихся впиться в предплечье.
Ухватив обтянутый кожей эфес оберуч, Родриго быстро, как умел, обрушил на вурдалака два полосующих удара. Первый отсек чудовищную клешню. Второй — наотмашь, без остановки — снес болотной твари череп.
Гадина, как ни в чем не бывало, кинулась на испанца.
Уже убежденный в победе, Родриго наверняка не успел бы осознать происходящее и погиб, однако незримая ладонь отшвырнула его в сторону. Промахнувшийся упырь с разгону стукнулся о каменную стену, и весь фасад разрушенной часовни сотрясся.
Испанец перекатился, вскочил, широким взмахом клинка — с потягом — резнул страшилище по ногам. Левая отвалилась тотчас. А когда вурдалак прыгнул вослед отпрянувшему Родриго, надрубленная правая конечность тоже переломилась, не выдержав тяжести. Упырь грохнулся оземь.
Словно боясь не успеть, кастильский рыцарь безудержно кромсал мечом уже четвертованную тушу и остановился, только полностью разъяв ее на куски...
Попятился. Застыл. Нагнулся.
Изнуренный, изнемогший, Родриго де Монтагут-и-Ороско стоял скрючившись в три погибели средь поляны, освещаемой белым, вырвавшимся, наконец, из облачной пелены месяцем, и блевал.
* * *
— Эрна, — прохрипел он минуту спустя. — Эрна!
Ответа не последовало.
— Эрна, это ты окликала меня?
— Эрна спит, — раздались негромкие серебристые слова. — Так несравненно лучше и для нее, и для тебя, и для меня.
