О чём молчали города. Мистические истории - Корж Дарья
Когда он распахнул дверь в лазарет, на него пахнуло таким смрадом, что дымный воздух снаружи показался отрадным и желанным. Он прошёл вдоль рядов сложенных на полу тюфяков, стараясь не обращать внимания на скорченные и мечущиеся в горячке тела, на крики и хрипы, на лица, искажённые предсмертной мукой.
Тот, кого он искал, лежал молча и неподвижно, с закрытыми глазами, судорожно и часто дыша.
– Приветствую тебя, брат.
Брат Мартин, верный соратник и оруженосец, поднял воспалённые веки. Его затуманенный взгляд блуждал пару секунд, прежде чем остановился на Генрихе. Мартин попытался что-то сказать, но распухший и побелевший язык, едва помещавшийся во рту, не повиновался ему.
– Скажи мне, брат, правду ли говорят, что ты видел её?
Лицо брата Мартина исказилось страхом и мукой; он отвечал с трудом и так тихо, что Генриху пришлось наклониться к самым его губам.
– Да, мой командор, я видел её… Она пришла ко мне ночью и села на край постели. Она дотронулась до моей щеки, и рука её была холодна как лед. Больше я ничего не помню. А теперь… я умираю.
– Не теряй надежду, брат. Бог милостив…
– Нет, мой командор. Смерть уже подбирается ко мне…
Генрих с содроганием увидел отвратительные красные пятна, расползавшиеся по коже Мартина, там, где в вырезе рубахи виднелась грудь.
– Могу ли я что-то для тебя сделать?
– Я хочу исповедаться и причаститься… пока мой рассудок ещё при мне…
– Я пришлю к тебе брата Хейндрика.
Генрих дотронулся прощальным жестом до плеча оруженосца и выпрямился. Он ничего не мог сделать ни для него, ни для других больных. Их хрипы и стоны, молитвы и крики о помощи раздавались в его ушах ещё долгое время спустя.
Страх поселился в пустеющем замке. Слухи расползались подобно ядовитым змеям – страшные, нелепые слухи. До сих пор Генрих отказывался им верить, запретил даже упоминать в своём присутствии. Но не поверить брату Мартину он не мог. Дело дошло до того, что рыцари боялись ходить по замку поодиночке, а в общей спальне не тушили ночью свет. Генрих же ходил один повсюду. Он не признался бы в этом и самому себе, но иногда он без нужды бродил ночами по тёмным коридорам, почти надеясь увидеть то, что повергало в такой ужас других.
Первым делом Генрих заглянул в капеллу, но священника там не было. Коридоры и покои главного здания сделались непривычно тихи и пустынны, и от этого тяжёлые шаги командора звучали особенно громко и глухо. Из маленьких узких окошек лился скудный вечерний свет.
Внезапно из-за поворота навстречу ему метнулась знакомая фигура в рясе. Священник был страшно бледен и шатался, как пьяный.
– Это она! – хрипло выкрикнул он. – Я видел её!
Он пошатнулся и рухнул на пол, всё его тело сотрясала крупная дрожь.
– Кого ты видел? – спросил Генрих. Он склонился над священником, но тут же испуганно отпрянул. Даже в полумраке он разглядел, как безобразно распухло лицо брата Хейндрика и как красны белки его глаз. Но страшнее этого, страшнее всех признаков смертельной болезни, была маска дикого ужаса, застывшая на лице священника.
– Ведьму… Её неупокоенный дух блуждает по замку и несёт смерть живым. Мы все умрем, все…
– Где? Где ты её видел?
Но священник больше ничего не мог сказать, зашедшись в приступе удушающего кашля.
– Ты болен, брат Хейндрик. Я пришлю за тобой, – Генрих уже спешил дальше по коридору, свернул за угол…
Он не был уверен, видел ли вообще что-то. Что это было? Лишь слабое сияние в дальнем конце коридора, лёгкое, мерцающее нечто, похожее на блики, какие иногда появляются на внутренней стороне век. Лишь дуновение потустороннего ветерка, коснувшееся его кожи; шёпот, отражённый от стен.
Ноги его подкосились, и он опустился на колени, шепча слова молитвы и чувствуя, как по щекам струятся невесть откуда взявшиеся слёзы.
Ему снился кошмар. Языки пламени подбирались к привязанной к столбу фигуре. Он вскочил на помост, ринулся прямо в огонь, хотел освободить женщину, но не успел: вспыхнули одежда и волосы, пламя яростно вздулось, и он очнулся, чувствуя нестерпимый жар во всём теле.
Комната погружена во тьму, но эта тьма обитаема, она дышит, шелестит и скрипит половицами.
– Кто здесь? Это ты, Конрад?
Но нет, это не Конрад. Его денщик на днях скончался. Из тьмы проступают бледные силуэты, обретают плоть и форму. Брат Мартин, Зигфрид, Герман, Отто и другие верные рыцари и братья дружески кивают, протягивают к нему руки. Шёпот, вначале тихий, становится всё громче.
Вставай, командор. Иди к нам, командор.
Брат Хейндрик перебирает чётки худыми, нервными пальцами, его взгляд полон гневного укора.
И если какая душа обратится к вызывающим мертвых и к знахарям, чтобы блудно ходить вслед их, то Я обращу лицо Моё на ту душу и истреблю её из народа её.
Генрих мечется в постели и мычит сквозь зубы. Прохладная ладонь ложится ему на лоб. Она пахнет сосновой смолой и горьким соком, приносит облегчение, прогоняет боль и дурные сны.
Он открывает глаза. Грудь горит огнем. Но в этот раз боль – ничто по сравнению с нахлынувшим невыразимым облегчением, с пронзительным счастьем снова видеть её.
– Магдалена…
– Нет, – она улыбается такой знакомой, прежней улыбкой. – Я Лена. Лежи, не двигайся, скорая уже едет. Очень больно?
Взгляд у неё тоже прежний, ясный и ласковый, и нет в нем того мрачного огня, что так напугал его при последней встрече. А головной убор какой-то чудной: серебряный обруч с вуалью, прежде она такого не носила. Вокруг волнуются и шумят незнакомые люди, среди них маячит перекошенная Пашкина физиономия. А дальше, на заднем плане, столпились бледные тени: воины с бородатыми, суровыми лицами, загрубевшими в боях и походах. Они едва различимы и всё больше истончаются, словно тают, пока не исчезают совсем. Прощайте, братья, шепчет он.
– Погоди прощаться! – смеётся девушка. – Я остановила кровь, у меня лёгкая рука, так все говорят. Рану придётся зашивать. Будет шрам, но шрамы красят воина. Потерпи немного.
Он готов терпеть сколько угодно. Лишь бы смотреть на неё, ощущать её близость. И всё то время, что проходит в ожидании скорой, они молчат, держатся за руки и думают об одном и том же.
О вещих снах, оживших призраках и таинственных нитях, связавших прошлое и будущее. И о том, что теперь всё будет хорошо.
Пенза
Пензенское музыкальное училище было выстроено на месте уничтоженного кладбища. Когда рыли котлован под здание, останки вывозили на самосвалах и закапывали за городом. Говорят, в музучилище водится нечистая сила. Одну такую потустороннюю сущность студенты прозвали Флейтистом…
А на границе двух районов Пензенской области – Пензенского и Лунинского – есть станция Анучино. В пяти километрах от неё находится лесная поляна, где по ночам слышны приглушённые звуки флейты. Звук плывёт над верхушками деревьев словно свист, а услышать его можно только ночами, которые считаются мистическими. Все, кто слышал этот свист флейты, говорят, что от него становится не по себе, охватывает паника и человек чувствует недомогание. Во время этого свиста всегда видно луну: даже если в пасмурную погоду звучит флейта, тучи рассеиваются.
Флейтист
Анна Платунова
Полина Петровна за свою долгую жизнь успела повидать всякое. Родилась она перед самой войной в маленькой деревушке и из раннего детства более всего запомнила холодные длинные ночи. Угольки едва тлели в печи, и в единственной большой комнате дома было так студёно, что даже вода в ведре, стоящем в сенцах, покрывалась тонкой корочкой льда. Маленькой Поле сильно хотелось есть, и она знала, что если сделать несколько глотков воды, то голод отступит на время и она тогда, наверное, сможет уснуть, но вылезти из-под тёплого одеяла и ступить на холодный пол было так трудно, почти невозможно. Вот и лежала девочка в полузабытьи, закрыв глаза и слыша сквозь сон, как потрескивают щепочки, как поёт о чём-то, пробиваясь сквозь щели окна, ветер. Поёт – свистит, зовёт за собой…
