Чак Хоган - Штамм Закат
Потом был долгий процесс лишения Сетракяна штатной должности в университете — процесс, который, с точки зрения академических пуритан, покрыл его позором. Плюс ко всему Авраам встретил сильное сопротивление со стороны родителей Мириам. В конце концов он, Сетракян, еврей, бежал со своей возлюбленной, принадлежавшей к «чистокровному» роду Захеров, и они тайно поженились в коммуне Менхгоф. На церемонии бракосочетания были только профессор Цельман и горстка друзей Мириам.
По прошествии лет Мириам превратилась в партнера Сетракяна по его экспедициям, стала верным утешителем Авраама в темные времена и со всей страстью уверовала в его дело. Все эти годы Сетракяну удавалось как-то зарабатывать на жизнь: он писал небольшие брошюры, подвизался в качестве поставщика древностей для разных антикварных магазинов по всей Европе. Мириам эффективно и экономно использовала их скромные ресурсы, и вечера в доме Сетракя-нов обычно не были отмечены какими-то особыми событиями. В конце каждого дня Авраам растирал ноги Мириам спиртовым настоем камфары и целебных трав, а потом терпеливо массировал болезненные узлы, которые мешали работе мышц и суставов, — скрывая тот факт, что во время такой работы его руки болели не меньше, чем ее ноги. Вечер за вечером профессор рассказывал Мириам о древнем знании и мифах, читал по книге памяти истории, полные скрытого смысла и сокровенного опыта. А под конец намурлыки-вал ей старые немецкие колыбельные, чтобы Мириам могла забыть о боли и погрузиться в сон.
Весной 1967 года, оказавшись в Болгарии, Авраам вышел на след Айххорста, и жажда мести с новой силой вспыхнула в его груди. Именно Айххорст, комендант Треблинки, выдал Сетракяну специальную нашивку — знак ремесленника, который тот должен был носить наряду с желтой шестиконечной звездой. И именно Айххорст дважды обещал казнить умельца-плотника, пользовавшегося его благосклонностью, причем собирался сделать это лично. Такова была участь еврея в лагере смерти.
Сетракян проследил перемещения Айххорста и определил, что тот пребывает в одной из балканских стран. Более точный поиск привел его в Албанию. Со времен войны в Албании установился коммунистической режим — по непонятным причинам стригои процветали в странах именно с таким политическим и идеологическим климатом. Сетракян питал большие надежды, что его бывший лагерный начальник — мрачный божок того жуткого царства конвейерной смерти — может привести его к самому Владыке.
Из-за немощности Мириам Сетракян оставил жену в деревушке близ Шкодера, асам, навьючив лошадь, отправился за пятнадцать километров в древнюю крепость Дришт. Взбираясь по крутому склону известнякового холма — по старой оттоманской дороге, ведущей к вершине, — Сетракян тянул упрямое животное за собой.
Крепость Дришт — Капайя е Дриштит — была построена в тринадцатом веке и представляла собой одно из звеньев цепи византийских фортификаций, возводившихся на вершинах холмов. Когда-то эта местность была под властью Сербского королевства, затем — непродолжительное время — под венецианцами, а в 1478 году ее захватили турки. Теперь, без малого пять столетий спустя, от крепости остались одни руины, а внутри замкового комплекса, помимо самого заброшенного замка, стены которого давно сделались жертвой природы, расположились несколько жилых построек и небольшая мечеть.
Сетракян обнаружил, что деревушка совершенно пуста; даже следов какой-либо человеческой деятельности было совсем немного. С холма открывался вид на величественное Динарское нагорье, хребты которого вздымались в северной стороне.
Полуразрушенный каменный замок, вобравший в себя столетия тишины и покоя, казался верным местом для охоты на вампиров. Впоследствии, обратив взгляд в прошлое, Сетракян понял: уже это обстоятельство должно было послужить предупреждением, что вещи, возможно, не таковы, какими они представляются.
В подвальных помещениях замка он обнаружил гроб. Простой современный погребальный ящик шестиугольной формы, сужающийся кконцу; весь деревянный, оти до, явно из кипариса; металлических деталей нет вовсе, гвозди заменены деревянными нагелями; петли — кожаные.
Ночь еще не наступила, но солнечного света в помещении было явно недостаточно, — и Сетракян не мог поручиться, что дневные лучи сделают свою работу. Поэтому, готовясь к тому, чтобы казнить на месте своего бывшего мучителя, Авраам вытащил серебряный меч, занес его над головой и скрюченными пальцами левой руки откинул крышку гроба.
Ящик оказался пустым. Даже более чем пустым — бездонным. Гроб был прикреплен к полу и служил своего рода люком, прикрывающим потайной ход. Сетракян достал из сумки головной шахтерский светильник, укрепил его на лбу и заглянул в открывшийся лаз.
Земляное дно колодца виднелось примерно на пятиметровой глубине — там начинался тоннель, уходивший куда-то вбок.
Сетракян нагрузился инструментами, не забыв про запасной фонарик, мешочек с батарейками и длинные серебряные ножи (ему еще предстояло открыть убийственные свойства ультрафиолета в коротковолновом диапазоне, равно как дождаться появления в свободной продаже ультрафиолетовых ламп), а все свои съестные припасы и большую часть воды оставил в подвале. Привязав веревку к железному кольцу в стене, он перелез через стенку гроба и спустился в тоннель.
Нашатырный запах стригойских выделений был резким и едким. Сетракяну приходилось ступать осторожно и постоянно следить, чтобы эта дрянь не запачкала ему башмаки. Он шел подземными переходами, внимательно прислушиваясь на каждом повороте, делал пометки на стенах всякий раз, когда коридор раздваивался, и вдруг, спустя какое-то время, обнаружил, что ему попадаются значки, нарисованные им ранее.
Поразмыслив, Сетракян решил вернуться по собственным следам к началу тоннеля под бездонным гробом. Там он выберется на поверхность, соберется с новыми силами и заляжет в засаде, ожидая, когда обитатели подземного мирка пробудятся с приходом ночи.
Однако же, когда Сетракян вернулся к началу коридора и взглянул вверх, он обнаружил, что крышка гроба закрыта. А веревка, которая помогла ему спуститься, исчезла.
У Сетракяна уже был достаточный опыт охоты на стриго-ев, и его реакцией на такой поворот событий был не страх, а гнев. Авраам мгновенно повернулся и нырнул в тоннель, откуда только что вышел, отчетливо сознавая, что, останется он в живых или нет, зависело сейчас только от одного: он должен быть гончим, а не гонимым.
На этот раз Сетракян выбрал другой путь и в конце концов наткнулся на целое семейство из деревушки наверху. Их было четверо, и все — стригои. Красные глаза вампиров жадно разгорелись при его появлении, но, когда на них упал свет Авраамова фонаря, создалось впечатление, будто твари — слепые.
Впрочем, они были слишком слабы, чтобы броситься в атаку. Единственной, которая поднялась с четверенек, была мать семейства. Сетракян увидел в ее лице снулость, характерную для истощенного вампира. Плоть потемнела, под туго натянутой кожей горла отчетливо проступали сочленения устройства, приводящего в действие жало. Выражение лица вампирши было сонное, отупелое.
Он отпустил их — с легкостью и без жалости.
Вскоре Сетракян повстречал еще два семейства, второе даже посильнее первого, однако ни одно из них не было в состоянии бросить ему сколько-нибудь серьезный вызов. В каком-то закутке Авраам обнаружил останки ребенка-стригоя, уничтоженного, судя по всему, при неудачной попытке вампирского каннибализма.
И нигде — ни малейших следов Айххорста.
Очистив от вампиров всю старинную систему подземелий под замком — и не обнаружив при этом никакого иного выхода на поверхность, — Сетракян вернулся к колодцу под закрытым гробом и принялся долбить древний камень своим кинжалом. Он вырубил в стене крохотный уступ, который мог бы послужить опорой для ноги, и начал трудиться над следующей ступенькой — примерно на полметра выше — в противоположной стене. Так он работал много часов. Серебро было плохим помощником — оно трескалось и гнулось, — а вот железная рукоятка и гарда кинжала оказались куда более полезными. Вырубая ступеньки, Сетракян размышлял о деревенских стригоях, которых он встретил — и уничтожил — здесь, внизу. По-настоящему, их присутствие в подземелье было лишено смысла. В общей картине не хватало какого-то важного элемента, но Сетракян устоял перед искушением дорисовать эту картину до конца, отбросил тревогу и полностью сосредоточился на той нелегкой работе, которой он занимался.
