Крис Грин - Восход ночи
Но это не смутило Доун. Она взбежала по лестнице и рванула в сторону кабинета.
— Выходи! — заорала она с порога. — Или ты уже понял, что я убью тебя прямо сейчас?
Отзвуки ее слов заметались между стенами, прокатились по всему дому и вернулись к ней. Доун вошла в кабинет, провожаемая взглядами двух женщин — последних уцелевших обитательниц портретов.
— Ш-ш-ш, — раздалось у самого уха. «Послышалось?»
Она проигнорировала звук, обогнула письменный стол и остановилась перед телевизором.
— Покажись и объясни мне, что происходит, черт побери! Хватит прятаться!
— Ти-и-ише…
Доун почувствовала легкое дуновение, словно прикосновение шелка к обнаженному телу. Вдохнула запах жасмина. Тихонько зазвенела люстра, призывая ее к себе, — та самая, которая привела ее в будуар прошлой ночью. Хрустальная колыбельная.
— Не играй со мной! — крикнула она.
— Все будет хорошо. — На этот раз в звуке сплелось воедино множество призрачных голосов. Тихий шепот со дна бездны. — Тиш-ш-ше…
Сколько Доун ни цеплялась за свой гнев, вскоре от него осталась лишь крошечная капсула закупоренной ненависти, способная без труда поместиться в одну из коробок, которые, якобы, хранились в ее душе. Голоса пытались внушить ей покой, загасить огонь ее ненависти ручейком слов.
Доун сопротивлялась, прикрываясь яростью, словно щитом. Бесполезно. Ее сил хватило только на то, чтобы загнать бешенство куда-то вглубь живота, где оно тлело, дожидаясь своего часа.
Внезапно Доун почувствовала, что ее рук мягко коснулись невидимые пальцы. Потянули ее к двери, непрерывно поглаживая ее волосы, ее шею.
— Ш-ш-ш-ш, — снова прошептал многоголосый хор.
Доун упиралась из последних сил, но ноги двигались помимо воли, послушные неведомой силе, которая вела ее по коридору. Обернувшись, она увидела через открытую дверь кабинета, что картина, где была изображена елизаветинская дама, пуста. Как это?
— Ш-ш-ш…
Ее привели в комнату в конце коридора, которую освещало только колеблющееся пламя свечей, вставленных в длинные трубки из ограненного стекла. На светлых стенах плясали зловещие тени. У стены стоял открытый секретер, на котором лежали листки, исписанные крупным, изящным почерком, и сверху — ручка. Рядом виднелся книжный шкаф, слегка отодвинутый от стены — словно приоткрытая дверь, сквозь которую проглядывала полоска темноты. Из щели тянуло сквозняком. В дальнем углу висело зеркало, скрытое прозрачной занавесью. Незавешенным оставался только узкий краешек.
Невидимые руки — Доун казалось, что они принадлежат не одному человеку, а нескольким — продолжали ласкать ей шею, плечи, потом спустились к спине. Прикосновение было легким, как вечерний бриз. По телу разливалось щекотное тепло. Раздосадованная Доун попыталась их оттолкнуть.
— Нет!
Кто-то тихонько хихикнул.
— Оставьте нас, — произнес бесстрастный голос. З
вук шел из темной щели за шкафом и казался живым, не искаженным колонками.
Противный смех мгновенно смолк. Повеяло запахом жасмина, мимо пронесся легкий вихрь. Громко хлопнула дверь, заставив задрожать стены.
Доун шагнула к щели.
— Это ты, мерзавец?
— Стой где стоишь, Доун.
Она попыталась подойти ближе, но не смогла сдвинуться с места. Выкрикивая ругательства, она пробовала еще и еще, но в конце концов сдалась и застыла, задыхаясь от бессилия. Тлеющее в ней бешенство вспыхнуло и прожгло тонкий покров покоя, которым опутали ее невидимые руки.
— Я не стану слепо выполнять приказы, босс! — крикнула она. — Хватит. Я знаю, что ты подставил Фрэнка. — Она повернулась лицом к темному проему, надеясь, что каждое оскорбление попадает точно в цель. — Как ты мог так с ним поступить?
— Доун…
И снова Доун почувствовала, как он проникает в нее, проскальзывает сквозь каждую пору. Какая-то часть ее души с радостью его приняла, надеясь на желанное забвение. Но другая часть сопротивлялась ему, выталкивала его изо всех сил — все упорнее, пока наконец…
— Доун, послушай меня…
В последнем отчаянном усилии она закричала, замахала руками, царапая холодную пустоту.
Раздался глухой вскрик, и Доун почувствовала, что он отступил.
— Не смей ко мне прикасаться. Не смей…
Ее трясло, как в лихорадке. Из глаз брызнули злые бессильные слезы, и под их грузом Доун рухнула на колени.
«Ну вот, — с тоской подумала она. — Один-ноль в его пользу. Да что там, ведь ясно, что игра проиграна. По всем счетам».
Голос был где-то рядом, и ей хотелось вцепиться в него, разорвать его на части — пусть почувствует, каково это, когда чужие руки проникают в самое нутро.
— Ты обманывал не только меня, — процедила она сквозь зубы, — ты лгал Фрэнку. Кико сказал, что…
— Я знаю, что он тебе сказал, — устало произнес Голос. — Жаль, что ты не дослушала его объяснений.
— Его объяснений? А ты? Способен ты сказать мне хоть слово правды?
«Чтоб тебя, Доун. Перестань лить слезы, ну же!»
И слезы высохли, хотя она была так взвинчена, что не могла толком дышать. От загнанных вглубь рыданий саднило в груди.
— Я никогда тебе не лгал, — сказал он. — Умолчал о каких-то вещах, но не лгал.
— Разницы никакой.
— Нет. — Длинная пауза протянулась между ними, как пропасть. — Разница есть. Я не хочу подставлять тебя под удар, но ставки слишком велики. Настолько велики, что оправдывают грех молчания. Исход игры определит судьбу этого мира надолго — гораздо дольше, чем твоя жизнь.
— Печешься о благе человечества? — горько съязвила она. — Да ты просто герой, Голос.
Имя прозвучало фальшивой нотой: будто старинные часы сбились с ритма и начали отбивать полночь под утро.
— У меня много имен, Доун, но так меня не называет никто. Прошу тебя, зови меня… Иона.
Прохладный ветерок из темной щели подул сильнее. Окутал ее, уговаривая согласиться с доводами Голоса.
— Покажись из своей норы! — потребовала она.
— Заманчивое предложение… но неразумное. Хочешь, я расскажу тебе о Фрэнке?
— А ты как думаешь?
Поток воздуха скользнул по ее лицу — сочувственное прикосновение невидимой руки. И как ей ни хотелось утешения, Доун отшатнулась.
— Ты явно унаследовала упорство и пылкость своего отца, — упрекнул ее Голос… Иона.
— Ага. И характер у меня такой же бешеный. — Она сердито сверкнула глазами. — Кто ты на самом деле?
В наступившей тишине Доун уловила за шкафом какое-то движение. Как будто кто-то — Иона? — устраивался поудобнее, приготовившись к долгой беседе. Или у нее опять разыгралось воображение? Ну и пусть. За последние дни оно уже не раз ее выручало.
